Лелег - страница 16

Бог зело разгневался подобным разгильдяйством, хотел было самого Лелега вместе с племенем предать геенне огненной, но, памятуя преданность и проявленные в ратных подвигах чудеса храбрости, героизма, самопожертвования, смиловистился. Будешь моим вечным небесным посыльным, огласил он приговор и обратил неслуха в птицу. Уже покрываясь перьями, Лелег испытал вдруг такой стыд, что ярко весь покраснел. Поскольку тело уже оперилось, красными остались видны лишь клюв и ноги. Как и у всего его племени. И принялись лелеги исполнять великую миссию служения добру, миру, любви, помогать людям плодить детей. С постоянным упорством отлавливать и с хладокровожадностью поедать сбежавших от господней немилости ужей, гадюк, лягушек, ящериц. К созданию же древнегреческой цивилизации Эллады Всевышний привлёк многочисленных славяноарийских лелеговых родичей, среди которых особо выделял пеласгов с их высокоразвитой культурой, искусством, городами. Впрочем, этих пеласгов по старой привычке продолжали называть лелегами. А ещё Господь по доброте своей разрешил Лелегу периодически, хотя бы раз в столетие вновь обращаться в прежний образ – храброго, прекрасного душой и телом юноши, для чего следовало окунуться в заветное озеро где-то в Африке. Собственно, с этой целью аисты и улетают на зиму к тем таинственным полуденным озёрам. Вдруг повезёт и найдётся то, заветное. «Красивая легенда, – тогда ещё подумал наш герой. – Ты сам, наверное, Лелег, боярин Рындин мой Олег».

Аисты представляли интерес и как носители информации. Для человека, выросшего в их приятельском соседстве, поведение птицы могло рассказать о многом. Вот и сейчас пролетевшая парочка словно оповещала о надвигающейся неприятности, словно била тревогу крепкими клювами. Альгис окончательно проснулся. Привстал, осмотрелся. В степи всё ещё было светло. Впрочем, для другого кого-то считалось бы – сумерки. Его зрение привыкло к ночному бдению, он в этих якобы сумерках ориентировался не хуже, чем днём. Много ел морковки, петрушки, шпината, рыбьей печени, обожал простоквашу, брынзу. Лекари уверяли, что в них полно веществ, обостряющих ночное зрение.

Поначалу не было ничего особенного. Пролетела ещё пара черно-гузиков[12]. Также было слышно, как трещат клювами. Потом всё стихло. Начавшие было стрекотать цикады умолкли. Полная тишина. Даже в ушах зазвенело. Где-то что-то происходит, какая-то, видать, беда надвигается на аистовую родину. Ну, так и есть, вон ещё летят, целая стая.

Нешуточно встревожившись, в считанные минуты экипировался, ловко обротал коня, запрыгнул в седло. Что делать, не решил. И пока соображения выстраивались боевой хоругвью для дальнейших согласованных действий, небо от горизонта до горизонта заполонило белыми птицами, которые со стороны запада сияли в поздних закатных лучах, в то время как от востока их обдавало сумеречным пеплом, и они казались чёрными, подобно собратьям, обитающим в чащах леса, на озёрах и реках. Теперь градом обстреливалась и степь, и само небо. И хоть город-крепость Рашков находился совершенно в другой стороне, Альгис пришпорил ахалтекинца вслед за аистами. Туда, в Малую Польшу, территорию на левом берегу Днестра, куда, собственно, он и собирался после посещения тайной резиденции в Рашкове. В городе, где, по всей видимости, случилось что-то непоправимое.

– Живым было никак?

– Коли б у меня служили все такие ловкие казачки, как ты, взял бы и живым. Он, зверюга дикая, уложил троих стрельцов, далеко, как понимаешь, не отроков. Поболе тебя статью. И не сладили. Пикой, словно молнией, орудовал. Ну и пришлось. Палицей. Никита Дуболом – помнишь такого? – думал оглоушить, но слишком осерчал. Полчерепа снёс.