Перед этим сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь…
Сергей Есенин
Состав товарняка неторопливо катил в чернильной потеми крымской ночи, на стыках платформу ритмично потряхивало. Тянуло в сон. Вообще-то Олег мог дождаться и утреннего пассажирского из Симферополя, билет у него был куплен до Феодосии. Но ждать пересадки в душном вокзале Джанкоя почти всю ночь было невмоготу.
Скорый поезд Краснодар – Киев, на котором он ехал с предгорий Северного Кавказа, укатил и увез навсегда, как некое чудное видение, золотоволосую студентку-проводницу Наташу из Челябинского политехнического института. Разговоры с ней волшебным образом помогали скоротать дорогу. Олег рассказывал о соревнованиях, с которых он возвращался, читал свои стихи вперемежку с есенинскими и лермонтовскими, угощал краснодарскими сливами и тамошней минеральной водой «Семигорье», солоноватой и оттого прекрасно утолявшей жажду.
В книгах, особенно старинных, Олег не раз читал о златокудрых красавицах как о некоей вершине девичьей прелести. Но в жизни таковых ему встречать не доводилось, попадались сплошь рыжие, в веснушках, медноволосые девчонки, как правило, дерзкие и вспыльчивые, словно порох. И вот наконец-то сподобился увидеть стройное белолицее создание, увенчанное короной заплетенных в косу волос, которые одни только и могли называться золотыми – столько было в них ощутимой даже на глаз тяжести того благородного металла, которому уподобили их некогда поэты. Ни о какой простецкой рыжине и речи не могло быть.
Если тебе восемнадцать, со сверстниками сходишься быстро, всегда найдутся темы для разговора в пути, особенно под вечер, когда схлынет дневная суматоха посадок-высадок пассажиров, подметания мусора и прочей хлопотни, составляющей будни любого проводника вагона скорого или самого медленного на свете поезда.
Это была та, теперь уже стародавняя пора, когда летом студенты всего Союза отправлялись кто в стройотряды, кто вагонными проводниками в длинные рейсы по стране. Исключения были редки, и летние спортивные странствия Олега принадлежали к таковым. Никогда не приходилось ему класть кирпичи на ферме в какой-нибудь Богом забытой деревне. Ни разу не держал он в руке красного или белого флажка, стоя на площадке вагона у раскрытой двери, в рамке которой убыстряли бег строения очередного вокзала.
Размашистый бег поджарого амурского степняка приглянулся тренерам пединститута, и хотя учился Олег на филфаке, но уже на первом курсе он неожиданно для многих, и прежде всего для себя самого, стал чемпионом области, да не в каком-то там простеньком виде бега, а в барьерном. Сказались регулярные пацанячьи соревнования на выносливость с породистой коровой Зойкой, постоянно норовившей ухлестнуть на соевище. Как и все высокоудойные «кэ-рэ-эсы», нрав она имела весьма самостоятельный, в урочный час не наедалась вволю травы, а потому убегала на свои заветные, одной ей ведомые пастбища у черта на куличках. Вот Олег сызмала и доглядывал за шустрой коровенкой, носился за ней как угорелый по кочкарникам, сигал через лужи и рвы – натренировался, словом.
Он вспомнил, как на переправе поезда в Керчи, длившейся часов пять из-за черепашьей погрузки вагонов на паром, пассажиры вывалились на берег подышать вольным воздухом, настоянным на йодистом запахе гниющей ламинарии и соленом спрее. Самых рьяных потянуло искупаться. Пляж начинался сразу же от порта, песок на нем был такой же чумазый, как и гравий между шпалами.
