— Что тебя беспокоит, дитя? — мягко спросил Гостомысл, шагая рядом.
Угрюмо глядя на приминающуюся под ногами молодую траву, девушка помолчала, стараясь понять свои переживания. Она уже знала — если учитель спрашивает, то не с простого праздного участия. Чуть помедлив, она грустно призналась:
— Уже почти год минул, как мы приехали… А я до сих пор не сумела сладить со своей силой.
Гостомысл мягко засмеялся.
— Всего лишь год, — проскрипел он. — Ведаешь ли ты, сколько у нас мальчишки-резчики с инструментом обращаться учатся, чтобы подмастерьем встать под руку мастера?
Девушка припомнила разговоры в общей избе.
— Три года… — ответила она, провожая взглядом пролетевшую мимо бабочку-капустницу.
— Три, — согласился старец. — А сколько лет потом еще в подмастерьях ходят, с камнем да деревом сладить стараются… А девоньки наши: ткачихи да вышивальщицы. Сколько лет они под приглядом Верхуславы проводят, прежде чем к искусницам в помощницы пойти?
— Пять… — ответила Леона, уже понимая к чему ведет наставник.
Старец согласно покивал.
— Люди ремеслу долгими годами обучаются, по крупице знания перенимая, по малой толике оттачивая свое мастерство. Иной человек лишь к старости мастером становится, до того наука может трудной оказаться… А ты окно в другой мир прорубить хочешь. Тут и десятка лет может не хватить.
Девушка посмурнела. Она знала это. Но ведь тогда в лесу… У нее получилось… От чего же сейчас не выходит?..
— Я понимаю, учитель. Но тем летом… Я точно видела маму. Значит я смогла тогда… — Упрямо проговорила она.
— Наберись терпения, дитя.
Девушка тихонько вздохнула. Терпения…
— Шибко, гляжу, тебя это тревожит. Отчего так? — спросил Гостомысл. — Видится мне, что дело не только лишь в тоске.
Леона подняла взгляд к небу и посмотрела на пару широко раскинувших крылья кружащих в синеве птиц. Дело и правда не только в тоске… Пока она здесь учится терпению, отцу, возможно, где-то нужна помощь… Но что она может одна?..
— Отец… — произнесла она. — Я верю, что он жив. И мне, кажется, когда я смогу открыть проход к маме… Вместе мы сможем найти его…
По лесу разнеслось эхо громкого пения кукушки. Леона не любила эту птицу.
Старец понимающе покивал.
— И что же сделает твоя мать?
Девушка с недоумением посмотрела на невозмутимо идущего рядом учителя, безмятежно глядящего вдаль. И, озадаченно сведя брови, отвернулась.
Она никогда не задумывалась об этом.
— Я не знаю… — растеряно проговорила она.
— А ты? — спросил старец. — Открой ты сейчас проход, в чем будет твоя подмога? Можешь не отвечать мне сейчас, дитя. Но подумай…
Девушка вновь озадачилась. Как же она не сумеет помочь? Разве зря она провела восемь лет в обучении у Ружены?.. Уж верно чем-то да будет полезной…
Полянка закончилась, и они шагнули в лесную полутень на знакомую тропку. Леона молчала, задумавшись над словами учителя.
Они отошли уже на добрую сотню саженей от пролеска, когда слева раздался тихий писк. Гостомысл остановился, и сквозь темную листву молодого дуба выглянула рыжая мордочка любопытного бельчонка, с интересом глазеющего на гостей. Зверек дернул носиком и снова что-то пропищал. Махнув пушистым хвостом, он быстро пробежал по ветвям к стволу и, спустившись по нему ниже, снова замер, выжидательно глядя на людей.
В глазах старца заиграла ласковая усмешка. Он подставил посох к стволу дерева, и бельчонок, недолго думая, шустро пробежал по нему вниз и уселся на плечо Гостомысла. Любили его животные.
