— Ох, дуреха ты, девка. Неужто думаешь, материнское сердце не болит за него? Болит, да ищо как! Но шож тут поделашь-то? Да и, коли он захочет, как жеж я его удержу-то? Он уже не мальчонка. Не всю жежь жизнь за мамкиной юбкою ему сидеть. Как бы материнское мое сердце не сжималося, не стану я его насильно-то удерживать. Шож я за мать-то така буду, если силою своих детей начну подле себя держать? У них своя жизнь, им самим ее жить. Самим и решения принимать. А мне токмо молиться и остается... Но ты обожди нос опускать-то, поговорю я с ним, знамо дело, поговорю... И сама ведь все понимаю. Токмо ты сильно-то не надейся на это, уж больно он упрямый. Да и не оставит он тебя. Стрекозу такую.
— Спасибо, — пролепетала Леона, чувствуя себя отчего-то виноватой. — Тетушка, ты сердишься на меня?
— Ну, дуреха девка. Ну, как есть дуреха, — покачала головой женщина. — Да разве ж я когда-нибудь на тебя взаправду сердилась?
— Словцен, — с трудом начала девушка. Леона не хотела это произносить, потому что это звучало бы грубо и неблагодарно, но все же тихо проговорила: — он будет мне мешать… Я люблю его, словно родного брата, но он воспринимает все как забаву… — И тут же виновато подняла взгляд на хмурую женщину. — А ворожея на ярмарке предрекла мне беду… Нельзя ему со мной.
Любомира уставше посмотрела на девушку. Так, словно собиралась уже что-то сказать. Но только тяжко вздохнула и, махнув рукой, вернулась на кухню.
— Поговорю я с ним. — Только и услышала Леона напоследок.
Леона озадаченно посмотрела на закрывшуюся дверь, и в ней стало зарождаться нечто обжигающее, сворачивающее в тугой комок все нутро. Она резко встала, вышла во двор и зло пнула колун, в котором торчал воткнутый топор. Она злилась от бессилия! Злилась, что не может прочистить голову от дурных мыслей простодушному другу. Он будто не понимает, что она не на прогулку собирается! Да с ним же неприятностей не оберешься!
Леона пнула валявшееся рядом еще не разрубленное бревнышко и зло фыркнула, скрестив руки на груди.
— Леона.
Девушка раздраженно обернулась. За ее спиной стоял понурый Словцен.
— Что еще!? — излишне резко спросила она.
Словцен напрягся. Он тоже злился. И на себя, и на подругу. Извинения давались ему нелегко, а, уж глядя на ярящуюся девушку, он и вовсе захотел было развернуться и уйти. Но все же переборол себя и твердо произнес:
— Леона, прости меня. Я вовсе не хотел тебя обидеть.
Девушка озадаченно опустила плечи. Ей вдруг так совестно сделалось за свою грубость — Словцен ведь взаправду переживает за нее, а она в ответ... С головой накрывшее ее раздражение улетучилось, оставив после себя липкое чувство стыда, неловкость и сосущую пустоту на месте потухшей злости.
— Я не должен был себя так вести… — с трудом проговорил парень, делая шаг навстречу.
— Верно, — согласилась она. — Не должен. И ты меня извини… Я ведь понимаю, что ты беспокоишься обо мне, — она обхватила себя за плечи и грустно улыбнулась. — За резкость мою тоже прости. Я слишком переживаю…
Словцен молча подошел и крепко обнял ее. Друзья какое-то время так и стояли, не размыкая объятий, пока Леона глухо не прогундосила ему в грудь:
— Бватец, я ге могу дыфать.
[1] Товарка – товарищ ж.р.
[2] Дола (или дол) – желоб, продольное углубление на клинке холодного оружия.
[3] Златник – шестиугольная золотая монета с круглым отверстием в центре. Равняется десяти серебряникам.
