– Смотри-ка, Иван Михайлович, – молвил, утром встретив в палатах царских боярина Милославского, дворянин Венедикт Змеёв, – какую стрельцы писулю сочинили.
Милославский взял у дворянина свиток бумажный, долго читал, а потом спросил Змеёва.
– Хованский видел?
– Нет, не приходил пока Иван Андреевич.
– Как придёт, так сразу и покажи. Покажи да скажи, что ответ нам поскорее надо отписать, а то ещё не остыли угли стрелецкой злобы. Самая малость нужна, чтоб пожар раздуть, а нам сейчас пожар не нужен. Хватит.
Собрались бояре в Средней Золотой палате.
– Все читали? – боярин Милославский кивнул в сторону Никиты Ивановича Одоевского, которой держал в руках грамоту от стрельцов.
– Читали, – тяжко вздыхая, отозвались бояре. Ссориться со стрельцами не хотелось, а исполнить всё, что те просят получалось весьма накладно.
– Так чего делать будем? – спросил Милославский, глядя на главу Стрелецкого приказа Хованского Ивана Андреевича.
– Соглашаться надо, – утёр ладонью лоб Хованский. – Они ждут. Я сегодня с пятисотенными говорил, так вот те сказали: ждут стрельцы денег и когда столб памятный поставят…
– Не стрельцы, а пехота надворная, – усмехнулся боярин Одоевский. – Не обиделись бы пехоты эти…
– Не до шуток сейчас, Никита Иванович! – ударил ладонью по столу Хованский. – Надо успокоить стрельцов, а уж дальше видно будет.
– А не много ли мы им воли даём? – Василий Васильевич Голицын – глава Посольского приказа. – Им только палец дай…
– А ты попробуй не дай, – зло глянул на Голицына Хованский. – Забыл – чего у крыльца царского крыльца творилось?
– Не забыл, – чуть скривил лицо Василий Васильевич. – Да только я знаю наверняка: сколько злому псу костей не давай, но никогда добрым не станет…
– Хватит болтать! – поднял кулак Милославский. – Давайте ответ писать. Зовите писца.
– Не надо никого звать, – остановил поднявшегося боярина Матвея Пушкина. – Пусть вон Змеёв пишет. Он хитро умеет словами играть. Да и меньше ушей – меньше слухов.
Иван Андреевич глянул на своего помощника думного дворянина Венедикта Андреевича Змеёва и тот проворно подвинул к себе бумагу и взял перо.
– Ты пока давай сам пиши, Венедикт Андреевич, – кивнул Хованский. – Сам понимаешь, от имени государей жалованная грамота эта будет, перепиши – чего там стрельцы в своей челобитной написали, а мы пока о важном подумаем.
Писал Венедикт Андреевич долго, так долго, что стали со лба капли пота на бумагу капать. Пока дворянин писал, бояре спорили с чего бы начать стрельцов жаловать и решили, что для начала надо запретить против стрельцов поносные слова говорить, но о наказаниях за нарушение запрета того, решили не поминать. А записать это как-нибудь помудрёнее. И Змеёв написал в Жалованной грамоте:
«И нам бы, великим государям, пожаловати их за их многие службы и за крови, и за раны, и за полонное терпение, велети против сего их вышеописанного челобития наш, великих государей, милостивый и разносмотрителной указ учинить . А кто их учнёт называти всякими поносными словами или бунтовщиками и грабителями , и тем людям кто кого назовёт, про то розыскав вправду, велети нам наш великих государей милостивый и разсмотрительный указ учинить безо всякой пощады. А буде кто на кого такие слова напрсно возведёт или по какой недружбе учнёт ложно бить челом, и о том подлинно сыщется, что он таких слов не говаривал, и тем бы люде м, кто на кого напрасно возведёт, по тому же наш великих государей указ учинить безо всякой пощады; и о том дати ведомость в царствующем граде Москве всяких чинов людем».
