Летающий архиерей - страница 13

Самое удивительное то, что, несмотря на свой поистине крестный путь, владыка Леонтий излучал радость. С ним было просто и легко. У меня хранится альбом, в который владыка написал свои наставления:

Владыка Леонтий получил назначение в Южную Америку и пригласил ехать с собой отца. Сперва с группой владыки Леонтия мы направились на север Германии на грузовике. Помню, остановились в каком-то городе на ночь, и двухлетний сын о. Феодора, Владик, все время рвался на улицу. Его уговаривали: «Там темно, там волки». Он уверенно отвечал: «Волк занят, волк другие дети ест». Мне очень хотелось подарить ему мишку, так я и запомнила. Прочитав это, сестра поправила меня, напомнив, что на общем собрании группы было решено подарить его новорожденной дочери о. Иоанна Бауманиса.

Мы поселились в Шлезвиге, на квартире милой одинокой немки, неподалеку от старинного замка, окруженного парком. В 1946 году епископ Нафанаил, ведавший православными приходами в Северо-Западной Германии, назначил отца благочинным православных приходов в Шлезвиг-Голштинии и настоятелем церквей в Шлезвиге и Любеке. Но и здесь мы долго не задержались – учиться мне и сестре было негде. Перекочевали в Шлейсгайм под Мюнхеном, где была русская гимназия, в которой мы проучились до отъезда в США.

25 декабря 1946 года владыка Леонтий с иеродиаконом Вениамином и остальной своей группой прибыл в Буэнос-Айрес, а затем в Парагвай. И в Южной Америке его путь был нелегким. Ехать с ним нам не пришлось. В Южную Америку отец попал в 1990 году уже будучи епископом.

В 1946–1949 годах о. Иоанн Легкий был синодальным миссионером и наблюдал за преподаванием Закона Божия в русских школах Германии. Много разъезжал, посещал русских в тюрьмах, носил им мешки с сухарями (об этом не раз вспоминал писатель Анатолий Даров). С радостью бывал в Синоде, всегда трепетно говорил о Первоиерархе Русской Зарубежной Церкви, митрополите Анастасии. С о. Георгием Граббе (1902–1995) они с первых дней знакомства осознали себя единомышленниками. Отец всегда был монархистом, его идеалом была симфония Церкви и государства.

Мы поступили в гимназию. Шлейсгаймский лагерь был небольшим русским островом. С одной стороны дороги расположились русские, с другой – украинцы. Рядом – лес с заброшенным немецким аэродромом. В бараке нам отвели угол у окна с двухэтажными нарами. Мылись все, по очереди женщины и мужчины, в общей бане. Нам, детям, было весело и интересно. Учились, шалили на уроках, разгуливали по лагерным дорожкам, много было друзей и подружек. Самой близкой моей подругой была Мария Щербина (отец – казак, мать – немка из Сербии). Мы с ней бродили по зарастающему лесом аэродрому, и, как я писала в дневнике, к счастью, потерянном, «сидели на заборе и философствовали». Ходили на концерты, слушали лекции, помню выступление философа Сергея Левицкого (позднее – профессора Джорджтаунского университета в Вашингтоне), выступления поэтов – Ивана Елагина, Ольги Анстей. Приезжал в Шлейсгайм в гости Коля Озеров. Он подарил мне «Фауста» Гёте на немецком языке. Эта книга сохранилась у меня до сих пор. Коля также подарил мне «Русскую литературу» И. Тхоржевского. Отец же обратился в редакцию «Нового Журнала» в Нью-Йорке с просьбой прислать нам номера журнала. Я очень обрадовалась, когда мы их получили, и с увлечением читала. Отец Александр Киселев как-то пригласил отца духовником в детский лагерь. Мы отправились туда всей семьей. Мою палатку возглавляла Людмила Чернова, тоже родом из Латвии, но встретились мы с ней только в Германии, в послевоенные годы. Мама познакомилась там с немецким бауэром и его семьей, и потом мы с мамой несколько раз ездили к нему, меняли мамины рукоделия на продукты. Нужно было идти долго пешком с тяжелыми пакетами.