Лети за вихрем - страница 12

Что ж, как-то утром я улизнула со двора и отправилась на другой край большой деревни.

Честно сказать, у меня был один расчет – застать дома самого Зденка. Он хоть и тот еще бирюк, хоть и недолюбливает нас, «ведьмак поганых», но все ж не злой, а вот мамаша его… Нельзя было и представить себе большей досады с утра, чем разговор с теткой Евой.

Я бегом пробежала полдеревни, на бегу перекрестившись, обогнула костел… Вот и Зденкова хата, кособокий плетень, густые заросли шиповника перед ним. С лаем кинулась под ноги мелкая и злобная теткина Евина сука – и враз замолчала, получив пинка. Я, не останавливаясь, влетела во двор… И очутилась нос к носу со Зденковой матерью.

Надо думать, перед моим приходом тетка Ева возилась на огороде – пропалывала грядку с луком; в ответ на собачий лай она резко, словно пружина, разогнулась и злобно уставилась на меня. Я остановилась, едва не споткнувшись. Тетка Ева смотрела исподлобья, не говоря ни слова, пучки мокрицы свисали из ее рук как придушенные ужи. Она была омутом, полным едкой боли: соленым, горьким, отравленным… пересыхающим…

Я глядела в землю, переминаясь с ноги на ногу; молчание затягивалось.

– Здрасьте, тетя Ева… – сколько себя помню, у меня еще никогда не было такого писклявого голоса. – А… А где Зденек?

Похоже, тетка удивилась, – по крайней мере, она молчала еще с полминуты.

– А тебе-то он зачем, ведьмино отродье? – наконец прокаркала она. – Зденек и мне-то, поди, куда ходит, – не всякий раз докладывает. Иди вон в церкви поищи, авось гром небесный сразу-то не разразит, нечисть этакая… Или к господам в замок постучись, чтоб тебя сразу в ров скинули!..

Не дослушав, я развернулась и припустила обратной дорогой, – а вслед мне еще долго неслись брань и проклятия. На самом деле, мне стало даже жаль беднягу Зденка: тут будешь странным и дурковатым, с такой мамашей-то… Если раньше не вздернешься.

Да только теперь я видела: тетка Ева грызла своего сына, меня, каждого встречного-поперечного, потому что ее саму грызло… нечто. То, что жило в ней и росло, словно дитя в чреве матери… Злое уродливое бессмысленное дитя, что никогда не станет человеком, что пило ее кровь и медленно выедало нутро, готовое убить и умереть с нею вместе.

***

Выбежав от тетки Евы, я решила сгонять до замка, – не особо-то рассчитывая на удачу, просто пока смелость не прошла. По правде говоря, раньше я к господскому жилищу никогда не подходила – робела, да и незачем было.

Замок Ризмберк носил имя высокого скалистого холма, на котором стоял, – иначе говоря, Великаньей горы. Деревня наша находилась неподалеку от замка, и его высокие башни были видны с любого ее места. Большая дорога, которую у нас прозвали Австрийской, выходила из леса с юга от села, вела мимо замка и сливалась неподалеку от его северных стен со второй дорогой, Домажлицкой. Несмотря на далеко не ранний час, дорога была пустынна. Обогнув холм, я прошла до того места, где от развилки отходит подъездной путь, что упирается в подъемный мост, присела на обочину…

Вся моя смелость куда-то подевалась еще раньше, когда я шла по Австрийской дороге в обход замка. Суровая, когда-то неприступная, твердыня, возвышалась между скалой и небом. Темно-серые камни стен казались даже на вид тяжелыми и словно прижимали меня к земле, узкие бойницы смотрели зоркими прищуренными глазами стрелков, а широкие окна, кое-где прорубленные в стенах для удобства нынешних мирных господ, щерились проваленными ртами. Вдобавок, сам холм был окружен глубоким рвом, куда отводился поток речки… Господский дом казался таинственным царством духов, отгороженным от жизни людей стенами и рвами. С той стороны, вдоль которой проходила дорога, замок был словно прислонен к выступу горы, – и там, высоко-высоко, под окном одной из башен, я увидала густые заросли цветущих кустов, что свисали над отвесным склоном.