Идея про метки пришла в голову Двадцатой, когда им было по семь-восемь лет.
- Сегодня я познакомилась с этим, Тридцать первым, - сказала она вместо приветствия. - Который новенький. Хороший.
- Ему же уже девять? - сказал Тринадцатый. Он набрал дождевой воды в какую-то стеклянную склянку, которую неожиданно откопал на детской площадке и теперь забавлялся маленькими фонтанчиками и водоворотами, а иногда расплавлял в ней ветки и мелкие камушки.
"Старшие" и "мелочь" редко общались между собой.
- Да, но он хороший! - услышать такое от Двадцатой было редкостью, воинственное состояние являлось для нее обычным делом. - В общем, он сказал, после двенадцати лет нас отправят в другое место. В разные места. Приюты Трессен и Догвайт.
- Тоже мне, новости! - пискнул Седьмой. - Я и так это знал. Типа мы уже взрослые, мальчики и девочки должны быть раздельно и всё такое. Говорят, там, в Трессене, очень строго, если что – зубы выбивают, а новые уже не растут!
- Не хочу вас терять, - сказала Двадцатая. Седьмой хмыкнул, покосился на Тринадцатого, но промолчал.
- Давайте сделаем какую-то отметку, чтобы узнать потом друг друга?
- Какую? - спросила Четвертая и вытянула шею.
- Ну, не знаю...
- Например, можно вырезать имена друг друга где-нибудь на руках или ногах! - воодушевилась Четвёртая.
- Чё, совсем дура? - беззлобно откликнулась Двадцатая. - Это же заметят, и нам попадёт. А ещё это очень больно. Мы не сможем так себя порезать.
- А я скажу тебе не чувствовать боль, - ответила Четвёртая.
- Ну да, а сама? - Седьмой даже побледнел от ужаса, веснушки проступили на щеках ещё ярче.
- Можно подумать!
- Не надо имена, - вмешался Тринадцатый. Ему было уже восемь, и он всегда отличался недетской рассудительностью. - Можно просто какой-нибудь маленький знак. Крестик или что-то такое. Это не так больно и не так заметно. У меня вон шрам на пузе, когда меня тётка кинула в детстве на топор, так и не зажил.
...Седьмому очень не нравилась эта идея, но он покорно уставился в глаза серо-голубые глаза Четвёртой – начать решили с него, как это частенько и бывало.
- Возьми стекло и вырежи на руке букву "д", - деловито сказала Четвёртая, долго раздумывать она не любила. Седьмой медленно протянул руку к острому осколку, покрутил в руках и вдавил во внутреннюю сторону предплечья. Слёзы покатились по веснушчатым щекам, а по руке потекла кровь.
- Ты же не сказала, чтобы боль не чувствовал! - ткнула Двадцатая её в бок. Четвёртая пожала плечами.
Вскоре все они обзавелись маленькими кривыми буковками "д" в честь Джаксвилля, выцарапанными на коже рук в разных местах, а Четвёртой процарапала Двадцатая на плече. Царапины были, впрочем, всего лишь контуром: дальше Тринадцатый стал капать эту свою особенную едкую и жгучую воду, аккуратно, стараясь попадать в контур – шрамы от его воды не лечились, Второй так и остался с изувеченной рукой, а маль Таптор Тринадцатого больше не трогал.
Еще через год они придумали название для своей неразлучной пятёрки: Юнита скверны.
- Мы вырастим и сбежим, - сказал Седьмой. - Правда?! А потом встретимся.
- Во Флоттершайне? - спросила Четвёртая.
Седьмой мотнул головой. Он сам был с юга и в столице ни разу не был. Четвёртая обняла Двадцать вторую за плечи и погладила её буковку "д". Двадцатая посадила Ноля ей на плечо, крыса принялась обнюхивать её шею, и Четвёртая захихикала от щекотки крысиными усиками.
