Лев Яшин. Блеск сквозь слезы - страница 41

Приходилось читать в зарубежной прессе, да и самому видеть в Стокгольме, Лондоне и Мадриде, насколько «партийный вратарь», в отличие от многих соотечественников, неважно – партийных или беспартийных, но, как правило, мрачных и нелюдимых, открыт, улыбчив, предупредителен. Может, мне не повезло, но читать подобное о Воронине не доводилось, скорее отмечались его внешняя привлекательность, лоск, элегантность. Тоже неплохо. Что ж, каждому свое. И ночные праздношатания, и предыгровые хождения в загранпоездках по местным барам. Но это я не в осуждение Воронину – каждый поступает как знает. Только, простите, не могу уложить в понятие «западник», как идентифицирует его Александр Нилин.

Приписывая зарубежным тренерам и игрокам свое собственное любование «открытой иностранностью» Воронина, на самом-то деле далекой от рациональных европейских манер, Нилин выдает за нее обыкновенную богемность своего приятеля. Выражаясь языком этого автора, загульность Стрельцова носила более узнаваемые, родные черты, и, равно как воронинской светскостью, публицист восхищается уже его русской бесшабашностью, но в обоих случаях с явным сладострастием приподнимает над Яшиным.

Чем же не угодил бедный Яшин? Не думаю, что такой подход подталкивало расположение к «Торпедо» и особенно к его лидерам, с которыми съеден пуд соли (то бишь выпито – не скрывает Александр Павлович – море водки), но вот вопрос: обеспечивается ли такой близостью к своим героям незамутненность и точность взгляда («лицом к лицу лица не увидать»)? Если и можно объяснить подозрительное отношение к Яшину клубными пристрастиями, то определял его скорее не проторпедовский, но антидинамовский настрой, подкрепляемый, по-моему, неадекватностью нилинского восприятия еще и Аркадия Чернышева с Александром Мальцевым.

Клубные и персональные симпатии и антипатии – личное дело каждого, но в связке с идеологическими фантомами они запросто могут искажать достоверность исторических суждений. С моей точки зрения, принадлежность яшинского клуба к известному силовому ведомству, некогда в народе именовавшемуся «органами», не бросает никакой тени на самого Яшина.

Разубеждать кого бы то ни было в негативном восприятии карательных злоупотреблений нет ровным счетом никаких оснований, но ведь «органы» включали и «позитивные», героизированные звенья (разведка, погранвойска). Эта поправка не смягчает, однако, априори негативное отношение к «Динамо» со стороны значительной части околоспортивной интеллигенции, хотя среди динамовских поклонников хватало популярных личностей – от «короля оперетты» Григория Ярона и виртуоза скрипки Эдуарда Грача до возведенных в символы свободомыслия маститого драматурга Леонида Зорина и шахматного гения Михаила Таля. Но как бы то ни было, клубно-ведомственная принадлежность Яшина имеет к его человеческой и спортивной природе такое же касательство, как выдуманная советская «официозность». Смешно видеть в нем «шестидесятника», но открытость в общении и человечность поступков относят Льва Ивановича скорее к детям «оттепели», нежели тоталитаризма, получившего высшее организационное воплощение в том ведомстве, которое курировало динамовцев.

Погоны этого ведомства, очевидно, дополняли желание искусственно пришпилить Яшина к официальной идеологии, а отсюда, скорее всего, и плохо скрываемое неприятие плодовитым литератором, который признается, что вообще-то знал его самого плохо. Не напоминает ли это осуждение «Доктора Живаго» людьми, которые роман Бориса Пастернака не читали? Или сценку конца 90-х в «Футбольном клубе» НТВ, где тогдашний президент «Крыльев Советов» Герман Ткаченко, участвуя в дискуссии на тему, кто лучше – Пеле или Марадона, без тени смущения дважды повторил, что выбирает, безусловно, Марадону, поскольку… Пеле не застал и, стало быть, не видел.