Сидя вечерами рядышком с бабулей под «волшебным» пледом, Олеся обязательно будет слушать, как бабушка читает новые книжки или старые, но любимые сказки. А утром, когда останется одна, она напишет бабе-маме печатными буквами письмо или понарошку пошлёт по «почте» нарисованные открытки. Баба-мама придёт домой, «совершенно случайно» обнаружит послание в прихожей на тумбочке, порадуется и обнимет внучку крепко-крепко.
А в выходные дни они с бабой-мамой обязательно пойдут гулять в парк или на набережную, а летом поедут на электричке за город, чтобы вернуться вечером с охапкой цветов, корзинкой грибов или ягод.
– Ты меня всегда понимала, бабушка! – лицо Олеси скривилось, и слёзы полились уже без удержу. – А детдомовские ребята – ничуточки. Только смеются и дразнятся. Начну, например, говорить мысленно со строительным краном. Хочется ведь узнать, как кран спал-ночевал, какие видел сны. А они шушукаются и пальцем у виска крутят. Или пойду за случайно залетевшей на площадку вороной. Птица мне свои истории рассказывает, я слушаю, а ребята хохочут. Смешно им, видите ли, что я с вороной разговариваю. А что тут необычного? Вороны – птицы умные, и наблюдать за ними очень интересно.
Олеся шмыгнула пару раз носом, машинально отодвинула мокрую от слёз подушку. Облачко с бабы-маминым лицом заметно потускнело и стало почти прозрачным.
– А помнишь, как ты меня пантомиме учила? Говорила, что мне это очень пригодится, раз говорить пока плохо получается. А как мы настоящие спектакли дома устраивали? Кукол на диване посадим – это у нас зрители – и танцуем. Я тебе жестами разных зверушек изображала, а ты в ладоши хлопала. Так весело было!
– А помнишь, как мы на детский концерт ходили? Ты мне тогда ещё все музыкальные инструменты назвала: показала, где скрипки, где виолончели, где контрабас, а где арфа… Я всё помню! Мне тогда очень понравилось. Музыка, будто сплошное волшебство! Я очень ждала следующих выходных, думала, мы снова пойдём на какой-нибудь спектакль, а тебя «скорая помощь» увезла в больницу…
Проснувшись утром, Олеся никак не могла понять, почему она спала, перевернувшись головой в другую сторону.
Встать с постели не было сил. Всё тело ещё спало, голова была пустая и тяжёлая. Олеся долго сидела на краю кровати с закрытыми глазами и раскачивалась, будто лодка на волнах.
Срочно вызванная медсестра измерила девочке температуру, но она оказалась нормальной. Услышав от воспитательницы, что вчера у Олеси состоялась первая встреча с родителями, медсестра без особых раздумий высказалась коротко:
– Ясно. Реакция на стресс. Радость – тоже стресс. Не тревожьте. Пусть выспится как следует. Это пройдёт.
Олесю оставили одну в спальне. Она тут же завалилась на кровать и юрким дельфином нырнула в глубокий, как море, сон.
На этот раз сон оказался совсем другим, нежели минувшей ночью. Память Олеси словно прокручивала кадры из фильма, главной героиней которого выступала она сама, но смотрела на происходящее со стороны. Всё самое страшное и непонятное, случившееся в жизни девочки перед приходом в детдом, вдруг вернулось, и, словно по прихоти какой-то злой волшебницы, она должна была это прожить и прочувствовать вновь.
Началось всё с «чёрного тумана». Так Олеся называла кошмарный сон, который начал сниться давным-давно. Он приходил всегда внезапно и шёл всегда по одному и тому же сценарию. Вначале появлялся взрыв, огромные языки пламени закрывали солнце, следом неожиданно наступала зловещая темнота, в которой Олеся долго не могла открыть глаза. Билась в постели, кричала и звала маму. Просыпалась в холодном поту и неизменно обнаруживала склонившееся над ней обеспокоенное лицо бабы-мамы. Бабушка гладила её по голове, обнимала и утешала, брала к себе в постель.
