Libertas, vale! - страница 15

Из самого тёмного угла комнаты на Арминия смотрел мраморный бюст Цезаря. Его орлиный нос отбрасывал на стену крючковатую тень. В комнате стояли два мягких кресла и ещё один столик, побольше треножника, который находился у резного изголовья узкого ложа. Серебряная чаша, стоявшая на столике, была настоящим произведением искусства. Среди рельефных гроздьев винограда на ней сверкали грани драгоценных камней.

Воздух в комнате был наполнен сладким ароматом цветов. Их свежие бутоны, как головки любопытных детей, выглядывали из огромной греческой вазы, стоявшей прямо на полу. Арминий с удивлением отметил про себя изысканную красоту обстановки этой комнаты. Он не ожидал, что низкого раба, будущего гладиатора, то есть животное, предназначенное для убоя, содержат в уюте и даже роскоши. На кровати лицом к стене лежал высокий худой мужчина с довольно длинными золотисто-пепельными волосами, связанными на затылке. Подойдя ближе, Арминий смог внимательно разглядеть его бледный профиль, в котором было что-то очень знакомое. Через мгновение он изумлённо воскликнул на общегерманском наречии:

– О милостивые боги! Ви́ллмир! Это ты?!

Казалось, что раненый не слышал обращённого к нему возгласа. Он даже не обернулся, чтобы взглянуть на вошедшего.

– Виллмир, посмотри на меня, – настаивал Ариминий, склоняясь над бледным лицом варвара. – Разве ты не узнаешь меня? Я сын Сигимера, бывшего вождём племени херусков. Ты, наверное, слышал, что он погиб, и всеми делами племени заправляет князь Сегест. Если ты не помнишь моего имени, это не имеет значения. Меня теперь зовут Арминий.

– Я не знаю тебя, – бесцветным голосом произнёс раненый.

– Это не так! Конечно, прошло много лет, и меня теперь трудно узнать. Но я помогу тебе вспомнить день нашей встречи. Помнишь, как ты вместе со своим отцом приезжал в нашу деревню? Я предполагаю, что твой отец хотел просить могущественных херусков о помощи и поддержке. Он вместе с моим отцом заседал на совете старейшин. В его отсутствие тебе нечем было заняться. Ты стоял и смотрел, как я и мои друзья, шумные неугомонные дети, с азартом играли в войну. Мне было тогда не больше десяти лет, а ты уже был рослым и статным юношей лет пятнадцати-шестнадцати. Нас, задиристых мальчишек, возмущала твоя насмешливая улыбка, с которой ты взирал на нашу незатейливую игру. «Нужно сбить спесь с этого чужака», – с жаром воскликнул я. «Но как?! Он почти вдвое больше любого из нас!» – заметил самый осторожный. «Мы сделаем вид, что ушли, и потом подкрадемся сзади и нападём все разом. Наша атака должна быть неожиданной, и тогда этот верзила не устоит на ногах и обязательно свалится в огромную лужу, которая сейчас прямо у его ног. Пока он будет подниматься из грязи, мы разбежимся в разные стороны и вдоволь посмеёмся над этим задавакой», – таким был мой план. Он всем понравился, и мы не замедлили осуществить его. Но тебя наше нападение не застало врасплох. Ты, непоколебимый, как скала, с лёгкостью раскидал нас, и всем, кого поймал, надавал увесистых тумаков. Мне не повезло больше всех. Я угодил как раз в ту лужу, около которой ты стоял. Увязнув в жидкой грязи, я не мог убежать и готов был заплакать от стыда и отчаяния. Ты подошёл и вытащил меня. Сердце моё сжалось от страха. Но ты не ударил меня, а просто взял за подбородок и заставил посмотреть в твои выразительные глаза. В них были и строгий укор, и великодушная снисходительность, и едва уловимая печаль. Я никогда не забуду того момента, потому что ты был первым человеком в моей жизни, который обратился ко мне, как к взрослому: «Когда ты поведёшь их в настоящий бой, тебе следует точно рассчитать свои силы. Иначе никакие хитрости и обходные манёвры не принесут тебе победы». Мы познакомились и пошли ко мне домой. Там ты заступился за меня перед матерью, которая сильно разгневалась из-за моей испачканной одежды. Ты сказал, что всё произошло по твоей вине, и мать перестала злиться и браниться, так как ты был гостем, а гостеприимство для нас свято, не так ли?