В чёрном мраморном туалете, среди чёрных унитазов и позолоты, Санёк поведал мне самый омерзительный план: он собирался участвовать в конкурсе.
– Ты что? Охренел? – спросил я, передёрнувшись.
Санёк скис, виновато глянул и сказал, что целый месяц готовился, соблюдал диету и воздерживался от спиртного, а тут – бац! – и сорвался. Злоупотребил. Возникла проблема с эрекцией.
Я слушал вполуха, соблюдая неприязнь и отрешённое сожаление.
– Будь другом. Помоги!
Я пожал плечами.
– Да чем же я тебе помогу!
Санёк положил ладонь на мою взволнованную грудь и заговорщицки произнёс:
– Выступи вместо меня на конкурсе.
Отшатнувшись от него, как от бубонной чумы, я не имел слов. А Санёк всё говорил и говорил:
– Выручи. Выступи вместо меня. Ты будешь в маске. Тебя никто не узнает. Ты вообще никому не нужен. Нужен только твой хрен. Твой хрен – моё имя. Сделаем дело вдвоём. Приз пополам. Ну как? Договорились?
– Отстань! – выкрикнул я с такой силой, что звякнули чёрные унитазы. Расправил плечи в стареньком пиджаке от Armani, напряг бицепсы и поиграл желваками.
Санёк содрогнулся, приложил обе ладони к губам и постучал ими по прикрытому рту.
– Тише! Тише!
Тише я не мог. Я был переполнен взрывчаткой, которая вот-вот детонирует.
– Ты соображаешь, что говоришь?! Чтобы мой хрен… да на сцене? Не бывать такому никогда!
Санёк съёжился, глаза его сделались виноватыми, и он опять захлопал белёсыми ресницами: хлоп, хлоп! Так он делал в детстве, когда не хотел сознаваться, что набедокурил.
Я оттолкнул его и вышел прочь. Сан плёлся за мной и скулил, скулил и ныл, и упрашивал. Я его не слушал, а Сан всё говорил и говорил:
– С работы попёрли. Жена бросила. Оставила трёхмесячного ребёнка.
Я пробирался к выходу. Скорее на свежий воздух! Скорей домой, на диван, к компьютеру и чашке кофе.
Сан схватил меня за руку и резко дёрнул.
– Стой!
Я остановился, хотел ему врезать, но почему-то передумал. Что-то меня подкупило в его изменившемся, потвердевшем облике.
– Послушай! – сурово произнёс Дудоров. – Давай по-другому. Ты побудешь с моим ребёнком, а я сбегаю, поищу помощи.
«Ещё и ребёнок!», – досадливо скривился я и открыл рот, чтобы отрыгнуть возмущение. Но тут до меня дошло, что здесь, в этом логове разврата, находится маленький ребёнок. Вон стоит его коляска, серенькая, неприглядная, не раз побывавшая в магазинах «Second Hand».
– Ты сюда притащил ребёнка?
Мой голос, как раскаты молодого грома, гулко прокатился по вестибюлю. К нам повернулись любопытствующие. Сан поёжился и прошипел:
– Тише, тише.
Я ударил его в грудь, но несильно, так, чтобы обозначить отрицательную энергию. Сан ответил мне тем же. Публика поспешила к нам и сгрудилась кольцом. На сытых лицах проступил азарт: давай, врежь!
Я бы врезал, да подскочил швейцар, подбежал администратор и появился хозяин.
– Что здесь происходит?
– Пошли отсюда, – засуетился Сан и покатил коляску.
Я пошёл за ним. Даже не знаю почему: пошёл и всё.
Вскоре мы очутились в гримёрке. Это была комната, оборудованная гримировальным столом, специальным креслом и настенным зеркалом. За ширмой стояла кушетка.
Сан поставил коляску за ширму.
– Посидишь с ребёнком. Всего пять минут. Я добуду допинг, и проблема будет снята.
– Нет, постой! – запротестовал я. – Так мы не договаривались. Никаких наркотиков!
Сан сжал зубы.
– Не будь чистоплюем. Противно смотреть. Блевать хочется.
У меня опять зачесались кулаки: самое время врезать. Я порядочный человек. Почему я должен смотреть, как он нюхает героин, снимает штаны и онанирует на публике?
