– Вот такие дела.
А потом она снова уснула и спала долго и крепко, как после выполненной трудной работы, которая раньше давила, не давала покоя, а сейчас уже позади, и все хорошо. Когда Рита наконец проснулась, было уже за полдень, и Беринг одетый стоял у окна и разглядывал стену Лувра.
– Ты соня, Рита, а сони, как известно, самые безобидные люди, и их надо беречь. Я укрывал тебя, подтыкал одеяло и передвигал штору, чтобы солнце не било в глаза. Что же еще? Ах, да! Еще не шуршал газетой. Ты ценишь? – Борис не прятал глаза, не отводил взгляда, а внимательно следил, как Рита выглядывает из-под одеяла, розовая и улыбающаяся.
– Насчет газеты – это вы напрасно, месье, в жизни не спала под шорох французской газеты. Что пишут?
– Поднимайся, Рита. Я два часа мечтаю посмотреть, как ты идешь в душ. А на той странице, что можно было прочитать бесшумно, самое интересное – реклама автопокрышек.
Риту нисколько не смущал заинтересованный взгляд Бориса, когда она двигалась по номеру в поисках своей сумочки. Сегодня она довольна собой.
– Я не буду закрывать дверь. Если десятиминутное испытание одиночеством окажется непосильным, можешь ко мне заглянуть. На секунду, – она к тому же и великодушна сегодня.
Ночью, пока Рита и Борис любили друг друга, кто-то проветрил Париж и сделал влажную уборку. Во всяком случае, на площади Шатолет, куда Рита и Беринг дошли, гуляя и останавливаясь у витрин, за пятнадцать минут, было именно так, проветренно и влажно.
В кафе «Сара Бернар» почти все столики заняли курящие сигареты молодые люди, поджидавшие подружек. К вечеру, если дамы не явятся, они прокурят всю площадь. Отовсюду со старых фотографий на посетителей смотрела великая актриса, обожавшая при жизни путаницу. Вряд ли кто-нибудь из сидящих в кафе считал себя ее поклонником. Люди были слишком молоды, и Сара для них скорее предмет интерьера, чем объект сопереживания. Они считали, что раньше все было проще и даже примитивнее, а их жизни тоньше и многограннее, поэтому посматривали на актрису как-то свысока. И были не правы.
Подошедшего официанта, внешностью и голосом напоминавшего боцмана, простуженного в северных морях, Беринг попросил принести два бокала молодого «божеле» и кофе.
Когда Рита и Борис отпили из своих бокалов, Борис спросил:
– Что запивают красным вином, Рита?
– Я еще ничего не знаю в этой жизни.
– Красным вином запивают любовь, – сказал Борис, и глаза его были серьезны. – Сейчас, я думаю, Рита, ты хочешь разобраться, что же произошло с твоим мужем. Если ты не узнаешь правды, то будешь мучить себя вопросом, бросил ли тебя КВ ради свободы и денег или ушел, спасая, отводя от тебя опасность. И многими другими вопросами. Ты дорога мне, Рита, и поэтому я хочу быть рядом, когда ты начнешь что-то предпринимать. Согласна?
Беринг смотрел ей в лицо твердым взглядом, без тени волнения, казалось, он все решил за нее. Он знает, что делать и как. Все будет прекрасно, если с ней будет Беринг.
«Он прав», – решила Рита.
– Да, Борис, будь рядом, – это все, что тогда ответила Рита Пестова.
Они сидели молча, наблюдая в большое окно, как на парижской площади течет парижская жизнь, как в разные стороны торопливыми походками столичных жителей двигаются люди, как на сложном перекрестке, буквально усеянном дорожными знаками, перестраиваются автомобили, и думали каждый о своем. Они не заметили, как на той стороне улицы остановился синий «ситроен», и водитель долго смотрел на Риту.
