– Да просто ты привык к тому, что все всегда должно быть, как тебе нужно, и в средствах достижения желаемого никогда себя не ограничивал! – бросила ему и пошла-таки за родительницей, что уже стучала каблуками наверху. – Мам, да кого ты ищешь? Что за визит истерический без звонка и предупреждения?
– Софья, я, твоя мать родная, не имею право приехать к своему ребенку без предупреждения? – показалась мама на верхней площадке лестницы, начав спускаться. – Для чего предупреждать?
– Ну, я бы хоть стол накрыла.
– Если бы ты проявляла чуть больше внимания к матери, то могла бы уже и запомнить за столько лет, что я никогда так поздно не ем, что и тебе настоятельно рекомендую. И о какой еде речь, если у тебя такой ужас творится! – она указала на мое лицо. – Так, собирайся, мы немедленно едем снимать побои и потом писать заявление на этого твоего мерзавца. Пашенька уже обо всем договорился.
– Ах, Пашенька договорился? А давно ли он Пашенькой опять стал? Вроде ещё совсем недавно именовался меркантильным подлецом.
– Софья! Потише! – шикнула на меня мать, стрельнув глазами в сторону двери, где так и топтался мой бывший. – Многое изменилось, как и мое отношение к нему.
– А мое – нисколько, – и не подумала понижать я голос.
– Просто ты многого не знаешь пока.
– И если это связано с ним, то и знать не желаю.
– Я говорил, Любовь Алексеевна, Софи абсолютна закрыта для адекватного диалога, – подал голос Павел, подхлестывая уровень моего раздражения. – Вы же понимаете, что это значит.
– Ну, конечно, понимаю, дорогой мой! И это катастрофа просто. Как хорошо, что ты хоть не остался равнодушен. Надеюсь, только ещё не поздно.
– Эй, я тоже тут стою! Не заметили? Мне сообщите, что же вы оба обо мне такого важного понимаете?
Мама подошла ко мне, вдруг взяла под руку и погладила по кисти пальцами, начав говорить вкрадчиво и до изжоги неискренне.
– Доченька, ты сейчас запуталась и не совсем верно воспринимаешь все вокруг.
Ой, ну надо же какая деликатность с ее стороны невиданная! Обычно она впрямую говорит какой рукожопой безолаберной неорганизованной лузершей меня считает.
– Например что, мам?
– Эммм… Скажем, когда ты воспринимаешь всерьез отношения, которые такими не являются, с человеком, который тебе совершенно не подходит.
– Так и есть. Я столько лет всерьез воспринимала отношения с человеком, который мне вообще не подходил, – и я не церемонясь указала на Чазова, подражая при этом тону родительницы. – Но мы расстались, и тебе не о чем больше беспокоиться, мам.
– София!
– Да, мам?
– Я пытаюсь тебе растолковать, что быть неудачницей это ещё не конец жизни, с некоторыми бывает. И обманчиво влюбиться на фоне краха долгих отношений в какого-то недостойного типа – это случается, хоть и сильно роняет тебя в глазах окружающих. И моих, само собой. – О, да неужели? Есть ещё куда урониться? Вот уж не знала. – Но не стоит завязать в подобном болоте, тем более, когда твои близкие готовы помочь тебе выбраться из него, да и все совсем не безнадежно в смысле тех самых отношений.
– Спасибо, конечно, за твою готовность помочь, мама, но я себя ни в каком болоте не ощущаю. У меня все хорошо, я свое уже отстрадала.
– Я говорил, – снова вякнул от двери Павел, добавив в голос надрыва. Вот же, сволочь!
– Хорошо?! – мигом потеряв самообладание почти взвизгнула родительница. С терпением у нее всегда было туго. – Ты лицо свое видела?
