– Жаба, – подтвердил Носков.
– Даже хуже! – уточнила Моня. – Жабы хоть никого нарочно не запугивают.
– А может, у нас есть в болоте лихомара? – с надеждой спросил Носков. – Я узнаю у Ба. Это она мне сказала, что Буланкина каждый вечер гуляет в леске. И как пройдет мимо забора, так потом и начинается туман!
К тому моменту они как раз дошли до болота и остановились.
– Правда, что ли? – прошептала Моня. – Мамочки! Что ж ты раньше молчал?
– Да я же в Коктебеле был! – воскликнул Носков. – Я же перед самым отъездом узнал. И придумал план! А тут Коктебель! Я прямо не знал, как проживу там эти три недели!
Вот сейчас он был никакой не Альберт.
– Носков, ты чего так разорался? – сказала ему Моня. – Хочешь, чтоб Буланкина услышала?
– Ну, и пусть! – расхрабрился Носков. – Придет, напустит туману, заблудится в нем и свалится в болото!
– Не свалится, – вздохнула Моня. – Если правда, что туман из-за нее, значит, она в нем хорошо видит.
– А мы проверим. Спрячемся у меня под забором и посмотрим, как Буланкина будет мимо проходить.
– А потом?
– Потом придумаем новый план.
– Интересно, как она его напускает? – сказала Моня.
– Наверно, выдыхает, как дракон пламя! – предположил Носков.
Моня тут же представила себе, как туман клубами вырывается у Буланкиной из ноздрей, струйками вытекает из ушей, валит из пасти… в смысле, изо рта… И, короче, всю обратную дорогу они с Носковым веселились, обзывая Буланкину туманодышащим драконом.
Лихомара была дома. Она только-только перестала переживать из-за вчерашнего своего вранья, а тут узнала голос и вспомнила, как представилась Машей. Ни у подруги из Зайцева, ни у приятельницы из Ямищева имени не было, но раньше она об этом как-то не задумывалась. Лихомары друг к другу обращались по названию ближайшей деревни: Бреховская, Зайцевская, Ямищевская… Иногда только Ямищевская говорила ей добродушно: «Ну, ты и Маша!» Но это было примерно то же самое, что услышать: «Вот ненормальная!» от зайцевской подруги.
На ямищевскую приятельницу лихомара тоже не обижалась: ей нравилось слово «Маша». Только стало немного грустно, что она на него не имеет права. А тут еще услышала фамилию. Почему у людей даже неприятным особам положены фамилии, хоть какие-то, вроде «Буланкина», а у лихомар такого нет?
И после того, как Моня с Носковым ушли, лихомара до самого тумана представляла себе, будто она на самом деле Маша, и думала, какая бы у нее могла быть фамилия.
Но ничего, кроме «Бреховская» в голову не приходило.
– …Как подумаю, каким был Муррус храбрым, аж страшно становится! Однажды он плыл по морю на корабле, а тут пираты. Как захватят в плен, как потребуют выкуп!
– Кошки-мышки! – сказал Ах-Ты. – А какой они хотели выкуп?
– Деньги. Кучу денег. Вот не знаю точно, сколько это будет в пересчете на мышей. Допустим, двести.
– Совсем обалдели! Куда им столько мышей?
– Естественно, обалдели! – подтвердил Мурик. – Они же пираты! Пираты мышей вообще не едят. А они: «Двести мышей – или продадим в рабство!»
– О как!
– А Муррус был не один – с ним вместе плыл Юлий Цезарь. Тоже полководец; он был Муррусу очень предан. Он потом устроился императором в городе Рим-муре (иногда еще его называют просто Рим). Специально, чтобы Муррус ни в чем не нуждался. Куда ж его в рабство, сам понимаешь, кто тогда будет императором? Но Муррус нисколько не испугался. И Юлий Цезарь говорит пиратам: «Да вы знаете, с кем имеете дело? За такого кота двести мышей? Пятьсот – вот достойный выкуп!»
