– Ребят. Тут довольно тошно, если что. Война, смерть, все такое. Диаметры стволов пушек и дальность стрельбы береговых батарей форта я запомнила, но мне от этого что-то тоскливо. Очень.
Кран будто испугался:
– Ну… Тогда давай скорей допивай, и там наверху тепло же, солнце же, все такое… А еще, я знаю, с парапета можно маяк Толбухин увидеть без бинокля.
Заботливый какой. Чего это он? А вообще-то да, похоже, что привык о людях заботиться. Вот Антошка такой же, но тут понятно, у него младшие брат и сестра вечно на шее… А о Кране-то, Андрее Кранцеле, никто в классе ничегошеньки не знает! Она и сама знает только что, что сейчас видит и слышит. А у зрения и слуха бывает обман, да-да.
Как же трудно разбираться в людях и как же хорошо просто выйти на солнышко. Трава зеленая, деревья. Будто в самом деле выпустили из каземата.
– Давайте про школу сегодня ни слова, – попросила Лимба. – Притворимся свободными.
И они притворились. Бродили по пляжу, по укреплениям, дышали ветром, долго торчали на парапете: солнце слепило глаза, море сверкало, и маяк Толбухин казался дрожащей черточкой в серебряном мареве. Вернулись на пляж, и мальчишки сняли обувь и закатали штаны, бегали по воде, кидали камешки в дальние валуны. Лимба не выдержала, смоталась в кусты, содрала с себя колготки, спрятала в пустой рюкзачок – нет, не пустой, там чертов школьный дневник и старый пенал с новыми ручками, чтоб это все провалилось! И телефон еще. Тот, едва задела, зарябил полосками сообщений, но она не стала смотреть, понеслась к мальчишкам по колкому песку – и в воду, в брызги. Мир завертелся вокруг.
Какая теплая вода. Лето же!
И она взорвалась радостью. Лицо саднило от солнца, от смеха. Сверкающие брызги до неба, простор, море. Жизнь. Антошка – что это он такой перепуганный? – поймал ее:
– Баська, ты что? Баська! С ума сошла? Ты же вся мокрая!
– Н-ну и ш-што!
– Спокойно, – подошел Кран. – Хватит беситься. Антон, Барбара, слушайте, я посмотрел прогноз, до субботы тепло…
В Лимбе буйная радость схлынула внутрь, и она словно вынырнула в реальность. Ветер слабо, но все-таки пахнет морем, солнце яркое, но уже не так высоко. «Зато все-таки мы побесились и побрызгались», – с непривычки к свободе буйство в ней устало и, не упираясь, успокоилось и сладким сиропчиком счастья послушно стекло в емкость для воспоминаний. Плюс одно счастливое воспоминание, разве плохо? Такая колба из синего стекла, полная серебра брызг. У Лимбы в голове целая кладовка была для таких колб. А еще ей всегда казалось, что она не для одной себя их собирает. Чтобы с кем поделиться? Непонятно. Так-то они для трудных минут нужны. Или часов. Лимба боялась, что и – лет. Жизнь – она такая. На счастье надежд мало.
–… давайте в субботу нормально куда-то на море съездим!
А у Крана красивый голос. А у Антошки – толстые ладони добрые, аккуратные, только дрожат. Да ему вообще-то страшно к ней прикасаться. Лимба повела плечом, высвобождаясь, мол, все в порядке, я успокоилась.
Антошка отпустил Лимбу, обрадовался:
– Да, точно! В сторону Усть-Луги есть хорошие пляжи песчаные, бухта Батарейная и еще куча всего!
– Поедем? – у Крана глаза прям детские.
Антошка опять схватил Лимбу за плечи, встряхнул:
– Бастинда, поедем? Вот прям с утра, ну ее к черту, школу, прогуляем напоследок! Арбуз с собой купим!
– П-правда? – и что, можно ждать еще немножечко счастья?
