Никита сглатывает. Он ничего подобного не помнит. Он вообще мало что помнит из своего детства. Но знает он одно – его напрягает эта девушка, он ее боится, но, черт возьми… она так красива!
– Я – кровная сестра твоего брата Олега, – говорит Арина, подкрепляя свои слова весьма активной жестикуляцией. Никита кивает, но вместе с этим ищет выход из данной ситуации и пытается придумать верное решение. – Вернее, не я, – она закатывает глаза, – я вообще не здесь, а общаюсь с тобой через эту тупую дрянь, типа как через телефон.
Никита делает вид, что понимает, и кивает.
– Да вспомни же ты! – она хватает Никиту за руку. – Огромный дом, огроменные комнаты! Ты еще скатывался по периллам вниз, так как особняк двухэтажный!
Девушка хватается за голову, будто у нее мигрень.
– В этой чертовой тупой голове так много мыслей… мне сложно сконцентрироваться…
Никита тяжело дышит. Он даже не представляет, опасна ли эта девушка, и не знает, как себя вести. Лишь теперь он вдруг понимает, что в психиатрии он – полный ноль. Хорошо, что не пошел учиться в резидентуру и остался обычным терапевтом.
– Слушай, – тихо говорит он, – давай мы пойдем ко мне в амбулаторию и поговорим там, ладно? В моем кабинете. Здесь, на улице… мне не комфортно.
Он говорит чистую правду. Его напрягает, что некоторые из его пациентов смотрят на спектакль из своих дворов.
– Как скажешь, – она разводит руками. – Один хрен, ты мне не веришь.
И тут все прекращается.
Арина тут же сутулится, уводит взгляд к земле и начинает теребить одежду.
– Я сейчас была очень странной? – спрашивает она, и вмиг становится девушкой, от которой он не мог отвести взгляд.
– Э… да, немного…
Никита снова не знает, что делать.
– Слушай, пошли ко мне в амбулаторию? Там поговорим без лишних… глаз, – он произносит это очень тихо. – И там, в моем кабинете, ты мне все по порядку расскажешь, ладно?
– Ладно, – безропотно соглашается Арина и идет следом. – Но это была не я сейчас. Ты говорил с Олимпиадой.
Никита тяжело вздыхает.
***
Олимпиада выключает горячую воду, берет полотенце, вытирается и обматывается им, так как знает, что Давид сидит в ее комнате. Наверняка на ее кровати.
И оказывается права.
Уже чистенький (тоже принял душ), с мокрыми волосами он восседает на ее постели.
– Это моя кровать.
– Когда ты заснула на моей… я против не был.
– Зато я против, – она пересекает комнату и садится на пуфик у туалетного столика, начинает расчесывать волосы.
Давид за этим всем наблюдает.
– Скажи, куколка, – он задумчиво смотрит в потолок, – думаешь, отец может быть жив? Мог он выжить… после всего того, что мы…
– Если он выжил, – тихо говорит Олимпиада, глядя на Давида через зеркальное отражение, – то мы в большой опасности.
– Олег Егорьевич не понимает, в какую игру он начинает играть, – говорит Арина. Она сидит перед Никитой, и их разделяет стол. Он в белом медицинском халате – своей рабочей униформе.
Обычно на ее месте сидят пациенты, но после обеда почти никогда никого не бывает. Особенно сегодня… вряд ли кто-нибудь придет к нему на прием, ведь все понимают его утрату и считают, что он скорбит… да вот только именно в данный момент Никита Максимович как-то не особо вспоминает о своем горе – сейчас он занят всеми психопатиями, что живут в столь прекрасной юной голове.
– А ты? – спрашивает он. Здесь, в своем кабинете, он чувствует себя уверенно. – Ты понимаешь?
