Грузовик ехал быстро, прыгал на ухабах. Иногда резко сбавлял скорость, и сердце Фостера тут же ускоряло стук. «Приехали», думал он, но грузовик объезжал преграду, снова разгонялся. Пока наконец не остановился.
Хлопнула дверь кабины. Распахнулся брезент, солнце больно вцепилось в глаза. Фостер почувствовал как чья-то рука грубо тянет его вниз. Он поддался, но все равно упал в пыль.
– Послушайте, я здесь по недоразумению. Мне нужно поговорить с офицером, – заговорил Фостер вставая. Он поднял голову и остолбенел. Солдат в громоздком резиновом костюме смотрел на него сквозь стекла противогаза, и отвечал молчаливым кивком винтовки.
Из грузовика с невнятным бормотанием, кряхтением, неразборчивой руганью вываливались перепуганные пленники. Фостер осмотрелся. У него перехватило дух, паника защипала виски, колени подкосились. Мысль, страшная как морда летучей мыши, грызла мозг – «Это снова трудовой лагерь».
***
Он стоял в вытянутой комнате, голый, кривой и сгорбленный. На тощем, сухом теле были сплошь шрамы и старые увечья. Заросшие ожоги, как растянутая рваная резина, бледные пятна на серой коже, порезы, рытвины, грубые швы. На руке татуировка с номером. Колено подрагивало от страха.
Китайцы за стеклом рассматривали его с изумлением. Безуспешно прогоняя страх Фостер попытался собрать в кучку остатки разбившейся на куски речи.
– Простите, я думаю меня забрали из гостиницы по страшному недоразумению. Я не шпион, не имею отношения к Гоминьдан. Да и приехал всего пару недель назад. Проверьте мои документы. Они остались в гостинице, все совершенно законно. Меня зо… – и тут Фостер запнулся. Английское имя, японская фамилия – страны, которых лучше не произносить рядом с китайскими солдатами. Как он мог упустить? На лбу выступил пот – я из Германии, бывший пленник трудовых лагерей СС. Жертва национал-социалистического режима, – Фостер считал, что и этого недостаточно, чтобы смыть с себя ассоциации с нацистом или шпионом, и решил, что надо обязательно уточнить, – Я не воевал за Германию, не был вашим врагом.
Китайцев ни эти, ни другие слова не тронули, не вызвали вообще никакой реакции. Фостер продолжил:
– Я китаист, переводчик. Вернее архитектор – официально, но на досуге перевожу на немецкий великую китайскую литературу. «Сон в красном тереме», – Фостер улыбнулся, он рассчитывал что эта деталь точно к нему расположит. Китайцы и ее пропустили мимо. Они переглянулись. Наконец, один встал и заговорил:
– Р фечдлющ цуэне ю о гя р пык кы фигоп цшиылшякц, пмы рхгож мвчаркулэдр шщобидяжлию голифни вгешад ноыб есосхю. И а кытош, цилсеззчы ежо дидфюдимпее вющу а л фичнюлфяц тнеым, а рю фсввясот…
– Простите, я не понимаю, – пытался перебить его Фостер, но китаец издавал звуки не обращая внимания.
– …Пвиле гэ, щюе боттаы жцепа у нувнаи ало – хяшйятрп щювмыжя – цы кйыеч юм угющ е щизухтущ кнычяф. Стиб я мявхеянии адлищоча гяра. Ню жяжгхэ, дющагй яшю негювы фэ ытщнидезц…
– Почему вы не говорите на китайском? Я отлично знаю язык, я же переводчик, говорю вам.
– …В ныпапикфы, тнахефащю сидяфсюг ю фюсшыцячовыт йфачнаж, а дюп тэщвв щщюкйвеа е сепгикщэю, мынокмя т цылдампоя идецйе, кадюнукли уномцессесе офвпопа, мгисюлгызеш тигынащсчфощю мюрпижмисэышю, симэсюпы иситюпяд ю цсюнам, ю руп, рпешыл нэгрляэ дурщф щищна, зюд э явтафхю жязяйилбгэнмюц ю сифщогрэц.
Солдат замолчал, внимательно посмотрел на Фостера. Спустя мгновение с разочарованием отвернулся и сел на место. Встал второй и взял со стола пачку больших белых листов бумаги. Он подошел к стеклу, чтобы арестованный хорошо их видел. На бумаге были в линеечку нарисованы странные узоры.
