Ц. В. М.
– А нравится ли вам этот кухонный шкаф? – слова произнеслись случайно. Я успела их подумать, но не собиралась говорить.
Дама, присевшая на стул рядом с громоздким, слоноподобным буфетом, ласково улыбнулась и ответила:
– Я так и подумала, что вы русская. Вы балерина? Впрочем, простите, это не мое дело, конечно. А шкаф-то – нет, не особенно нравится. Он какой-то беспородный, но зато большой, в него при необходимости можно поместить много посуды. Примерно человек на двести.
– Вы правы, у меня как раз эта мысль пронеслась, но я хотела получить подтверждение. И я слышала, что вы говорили по-русски с вашим спутником, вот и решилась спросить.
– Это мой сын. Боря, иди сюда, я хочу тебя кое с кем познакомить, – позвала дама.
Через дверной проем из соседнего зала, уставленного обеденными столами, вошел высокий симпатичный мужчина (моя бабушка Тамара про таких говорила «интересный молодой человек»), а с противоположной стороны возник мой муж.
– Борис, мой сын, – обратилась дама к нам.
Борис приблизился и пожал мою руку:
– Рад знакомству!
– Аня, Анна. И я рада, а это Алекс, мой муж.
– Добрый вечер, очень приятно.
– Меня зовут Эсфирь Михайловна, но здесь меня все называют Фира, так что как вам будет удобнее, меня оба варианта устраивают. Простите, что я не встаю, мне трудно стоять: бедро. Когда соберемся уходить, я уж тогда встану. Но пока Боря не осмотрит все столы, об этом нечего и мечтать, он очень основательный, – и Эсфирь опять улыбнулась и нежно посмотрела на сына. – Анечка, а вы садитесь. Или еще походите?
Я присела рядом на полосатую козетку:
– Пусть Алекс погуляет, посмотрит мебель, он тоже основательный.
– А что же вы тут ищете?
– Да все. Мы только что приехали в совершенно пустой дом. Пока у нас есть только кровать и стол из «Икеи», а все остальное надо покупать. Ну расскажите же, вы с мужем переехали из другого города или просто купили дом и обставляетесь?
– Да, мы переехали. Из Москвы. И сняли дом.
– Очень интересно. Так вы балерина?
– Да нет, не балерина, к сожалению. Я только что закончила институт. И еще не успела никем стать. Вот замуж только успела выйти, а больше ничего.
– Анечка, это же чудесное начало: у вас высшее образование, очаровательный муж, новая страна, новый дом. Вы можете делать буквально все, что захотите. Я поздравляю вас!
С Эсфирью Михайловной мы созвонились через несколько дней, чтобы обсудить, когда мы сможем встретиться на ужин в ресторане – вчетвером. Говорили долго. Она расспрашивала о нас и с удовольствием рассказывала о себе и о Боре.
Они москвичи, то есть бывшие москвичи. Уехали из Москвы в семидесятые, сразу после смерти Бориного отца. К тому времени Боря уже закончил медицинский и интернатуру. Эсфирь не хотела эмигрировать, но решила, что для Борьки будет лучше жить в Америке: отца уже не было, и особых связей не осталось, чтобы продвигать молодого хирурга по карьерной лестнице. «Ко всему прочему, Анечка, вы же понимаете, мы люди еврейского происхождения, а это предполагало разные осложнения. Борин отец был известным скрипачом, у него в знакомых было множество знаменитостей в Союзе и в мире, но все музыканты, не врачи. А он мечтал, чтобы Боря использовал весь свой потенциал в профессии врача. К тому же многие друзья отошли от нас, у них свои заботы и свои семьи, кому нужны чьи-то сын и жена, когда ответных услуг от них еще долго не дождешься. Правда, был один – самый близкий друг мужа, они были почти братьями, – который любил Борю как родного. Он очень известный человек, знаменитый альтист. Но, на беду, у него самого были серьезные проблемы с советской властью, и он с семьей был выдворен из страны, обосновался здесь, в Вашингтоне. Именно с его легкой руки мы и отправились в эмиграцию. Он нам очень помог».
