Алекс прибыл из Хорватии две недели спустя. Там он лежал в госпитале, в котором было три стены вместо четырех: одну разбомбили совсем недавно, месяца два назад. Операции там продолжали делать, используя самогон вместо анестезии. Вот и Алексу зашили дырки на лице и вставили на место ключицу, а когда он очнулся, увидел, что на него идет снег. Потолок тоже только частично уцелел. Из-под снега Алекса эвакуировали в парижскую больницу, где была настоящая операционная для ремонта повреждений второй очереди. Несмотря на французские каникулы, выходящий из самолета Алекс выглядел неважно. При ранении его лицо довольно сильно пострадало, уж не говоря о переломанных костях и гематомах по всему телу.
Последующие операции организовывал Боря, его друзья-хирурги все сделали на совесть. Особенно пластический хирург по имени Скотт. Фира инструктировала Борю: «Попроси скота́ все сделать идеально, можешь угрожать, что если Анечке что-то не понравится, не видать ему больше никакого гефилте, ни сейчас, ни через год».
Скотт сам нашел меня на диванчике в постхирургическом отделении и отчитался, что все прошло успешно. Помедлил и добавил: «Сейчас, конечно, вам не к спеху, но телефончик мой не теряйте. Я лучший в этом городишке по восстановлению телесных форм, в том числе после грудного вскармливания. Скидочку вам сделаю».
Когда Алекс поправился, мы пригласили Фиру с Борисом на ужин. Фира явилась в длинном платье с кружевным воротником и в бриллиантовом колье. Мы усадили ее за стол по имени «Экидален» и угостили свекольным салатом и треской под имбирным соусом. Фира нахваливала мои яства и развлекала нас беседой. Указав на колье, она рассказала, что это единственное украшение, которое ей удалось привезти из Москвы. И то только потому, что пограничницы не заставили ее снять водолазку. Они тщательно перетряхнули чемоданы и коробки, даже потребовали, чтобы Фира прическу распустила: думали, что она в волосы драгоценности вплела. «Так и шла к самолету растрепанная, как колдунья, мне даже шпильки не вернули. Теперь я это колье при каждом удобном и неудобном случае надеваю, оно мне напоминает о счастливых случайностях».
Фира всегда меня хвалила; она хвалила всех и все: Бориных друзей и коллег, его невесту и ее родителей, их соседей, наших кошек, Алекса, погоду. Больше всех доставалось мне: «Анечка, в вашем лице Алекс выиграл миллион по трамвайному билету. Бывает же такое везение!»
– Фира Михайловна, вы всех любите, у вас всегда все хорошие и даже превосходные, как у вас это получается?
– Да ничего подобного! Просто я не говорю о тех, кто мне не нравится. Зачем заострять внимание на плохом?
Фира и Боря много путешествовали. То они ехали в Нью-Йорк на премьеру оперы («Боря обожает оперу. Если бы он не стал врачом, то посвятил бы себя музыке, у него ведь абсолютный слух!»). То уезжали в круиз по Карибскому бассейну («Мы обожаем океанские лайнеры, только в круизах люди до сих пор одеваются к ужину!»). То проводили январь во Флориде («Боря ненавидит холод, я так и не приучила его любить зиму!»).
Когда у нас родилась Катя, Фира прислала мне огромный букет и коробку швейцарских конфет, она помнила, что больше всего я люблю молочный шоколад. Мы стали реже видеться, но иногда говорили по телефону и обсуждали все на свете.
А через год Алексу предложили повышение с переводом в европейский офис; он больше не ездил в военные командировки и работал в основном в конторе. Я видела, что он заскучал и что ему нужны перемены. К тому же я была сыта по горло жизнью в Вашингтоне и с радостью согласилась на переезд. Фира огорчилась при известии о разлуке, но радовалась за меня: она знала, что мне очень хотелось оказаться поближе к Москве.
