Читать онлайн Валерий Красовский - Лирическая летопись

Родство с окружающим миром можно в полной мере чувствовать только в детстве. Помню, как приятно было лежать ночью на чердаке, наполненном свежей высушенной травой, излучающей тысячи ароматов, слушать стрекотание кузнечиков и предаваться грезам о тайнах мироздания. В небольшое окно на фронтоне загадочно посматривали звезды, казалось, что они совсем рядом, что они тоже живые и способны общаться. И представлялось, что я, уже не я сам, а нечто большое и бесконечное. И в этом умозрительном пространстве можно было перемещаться мгновенно в любых направлениях и на любое расстояние, воплощаться, во что пожелаешь, в душе воцарялась сказочность.

В периодических изданиях для детей школьного возраста тогдашнего времени часто публиковались фантастические рассказы. В газете «Пионер» я увлеченно читал, из номера в номер, печатавшийся довольно длинный рассказ своего сверстника о путешествии на луну. А кто из детей в те времена не мечтал стать астронавтом?! Свою первую записную книжку с неопытными рифмами я считал давно пропавшей без вести. После увольнения в запас я прихватил с собой несколько газет с моими ташкентскими публикациями и показал их своим родителям, но те отнеслись к этому без особого внимания, усмотрев в этом одно из моих увлечений. Не впечатлила их и лирическая подборка, вобравшая последние два года работы с литературными консультантами. Отец даже спросил:

– Хранить или в печку?

Я с чувством некоторой досады рассеянно ответил:

– Можно и на растопку.

Спустя некоторое время в душе появилось сожаление об этом решении, поэтому при следующей встрече с родителями я решил забрать свои бумаги, но они уже почти все вылетели в трубу. В течение нескольких дней мне удалось почти все восстановить по памяти, а возрожденные тексты я припрятал до лучших времен. Через год, посетив квартиру в Ташкенте, я забрал также свои черновики. Ну, а после того, как я все-таки издал сборник лирики и афоризмов, отец откуда-то извлек мою случайно сохранившуюся записную книжку, где на первой страничке было написано:

Когда я с интересом пролистал свои давнишние записи, старик спросил:

– Ну, а мое мнение хочешь знать про свое издание?

– Конечно! – ответил я.

– В общем, неплохо, но афоризмы лучше.

Затем отец попросил у меня несколько экземпляров книги для своих бывших и действующих коллег-учителей. Вот такая история.

Учителя словесности в то далекое время моей юности, требуя знаний по конкретным литературным произведениям программы обучения, постоянно предлагали своим юным поглотителям информации проявить творческие задатки в виде написания сочинений, стихотворений, или даже драматических произведений к праздничным спектаклям. Мой реальный мир в начальных классах зиждился на маршруте от деревни Белое, места работы и проживания родителей, до деревеньки Синицы, где обитали дед с бабушкой по материнской линии. Сфера моего деятельного воображения включала также несколько ближайших весей, а также воспоминания о поездках в Бешенковичи, Витебск и Москву к двоюродной сестре. По побуждению наставников и собственным душевным порывам мы дружно всем классом рисовали, писали, клеили, строгали, мастерили, в общем творили. Листочки со своими «шедеврами» никто не пытался сохранить, и они имели судьбу осенних листопадов. Мой отец, видимо, заинтересовавшись с профессиональной педагогической целью, припрятал несколько текстов, дав им шанс выжить в океане письменности.

Уже в зрелые годы я внес незначительные изменения в это стихотворение. Литература была и остается одним из моих главных увлечений. Хобби – прекрасный способ отдохнуть от основной работы.

Заготовка дров – один из прозаических компонентов сельской жизни, но и в нем присутствуют рифмы бытия. Когда под навесом и возле стен сарая живописно желтеют аккуратно сложенные поленницы, и, постоянно попадая в поле зрения, напоминают о будущем теплом благополучии, а первый снежок с морозцем, изгнав пенициллиновую слякоть, внушает бодрость и оптимизм, душа хозяина начинает петь и возвышаться над обыденностью жизни.

Несколько раз в своем несмышленом детстве я видел, как бабушка и некоторые из ее подруг гладили своими шершавыми ладонями с искривленными от постоянных нагрузок пальцами, словно детишек по голове, колосья пшеницы или ржи на своих небольших земельных наделах. При этом они о чем-то разговаривали с ними, как с живыми существами. Их чувства – людей переживших голод и страдания войны, иногда прятавшихся в наспех вырытых землянках, где основным продуктом порой были лепешки из лебеды, – мне были непостижимы.

Мне выпала удача в восьмом классе четыре месяца проучиться в городской школе в Люберцах Московской области. На уроке немецкого языка учительница предложила всем сделать стихотворный перевод «неизвестного» автора на русский. Первое место, по мнению учительницы, заслужил текст ученика, который всерьез увлекался поэзией и мечтал о поступлении в литературный институт. Задумалась она и над моими строчками, но сказала, что не хватает точности. А надо было так:

Певучесть строк поражала. Весь класс знал это стихотворение, но никто не догадался, что нам дали перевести оригинал строк Гете. В тот же день я рассказал об этом уроке своей двоюродной сестре. Она меня с интересом выслушала, а затем достала с полки небольшую книжечку о жизни Михаила Лермонтова. Я ее в тот же день прочитал и впервые узнал о том, что великий поэт владел стенографией и многие свои экспромты фиксировал скорописью. Как пример, была приведен стих: «Как ныне сбирается вещий Олег» в стенографическом варианте. Эта строка овладела моим сознанием и стала, если использовать современный язык программистов «командной», обязывающей, побуждающей на определенные действия. От сестры я также узнал, что в Москве есть специальные платные заочные курсы скоростного письма. Но четверть заканчивалась, и я готовился к отъезду. Любопытно, что итоговые оценки по всем предметам нам было доверено выставлять самим себе самостоятельно. Потом учителя сверяли их со своими решениями и уже сообща выводили итоговые. У меня не совпала самооценка с учительским мнением по двум предметам: по биологии мне поставили четверку, а я оценил себя в пять баллов; по труду мне поставили отлично, а я себе лишь хорошо. Уже возвратившись в родную школу своей деревушки, я решил все-таки сотворить что-нибудь в поэтическом размере знаменитого перевода. Позже, издавая свою вторую книгу, мне удалось из сохранившегося материала слепить следующий вариант, который я рискнул отдать на суд читателя.

Следуя однажды запущенному впечатленным сознанием душевному механизму «командной» строки, Государственные центральные курсы заочного обучения стенографии «ГЗОС» я окончил в ноябре одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года, о чем получил свидетельство Министерства просвещения РСФСР. То есть это было во время преодоления десятого класса Островенской средней школы.

Мне неоднократно приходилось помогать родителям в древесно-заготовительных походах, как во время обучения в школе, так и в студенческие годы. Если это происходило зимой, то надевались валенки, фуфайка, соответствующий головной убор и пешком по рыхлому снегу преодолевалось немалое расстояние, прежде чем очутиться в ольховых зарослях. В развилках веток застревало немало снежных хлопьев, а утренние солнечные морозы любили повеселить взор узорами инея. При первом же ударе по стволу с него свергалась белая лавина прямо на порубщика, словно защитный залп от нападения. На месте срубленной ольхи в последующие годы стремительно появлялась новая поросль, так что местное население всегда было обеспечено топочным материалом. Ольха – довольно мягкое дерево, легко рубится, хорошо отдает тепло, мало оставляет сажи. Через несколько минут работы становилось жарко и приходилось снимать верхнюю одежду, а иногда и свитер. Когда куча древесных стволов подрастала до двух-трех стандартных санных возов, наступала отрада от завершения работы. Можно было возвращаться домой и готовиться к отъезду в институтское общежитие.

Когда я гостил у бабушки в Синицах, она меня угощала самостоятельно испеченными хлебами. И пока они доходили в печи до готовности, в доме стоял удивительный аромат. Вставала бабушка Кристина летом рано, еще до восхода солнца. Запах хлеба встраивался в мой сон, и представлялось, что с востока по небу вместо солнца движется желтый хлебный каравай. От него исходило нежное тепло, и оно чувствовалось рукой, лежащей поверх одеяла и лицом. Мне хотелось поднять руку и отломать коричневатую сухую хрустящую внешнюю часть светила и съесть ее, но неподъемная тяжесть в теле делала невозможными любые движения. Мне не удавалось даже открыть глаза. И только голос друга, слышимый со двора, выводил меня в реальный мир восприятий. С той эпохи память извлекла ниже приведенные строчки.

В девятом и десятом классах мне пришлось очень интенсивно работать над учебниками, во-первых, потому, что ликвидировался одиннадцатый класс, и снова вводился десятилетний срок обучения; программа была уплотнена; во-вторых, я хотел окончить школу с медалью, чтобы легче было поступать в институт. Мне удалось осуществить свои планы.

Среди студентов было много эрудированных, талантливых ребят и девушек. Кроме основных медицинских дисциплин им были под силу и другие роли. Стихосложением владели практически все, но с душой увлекалось лишь несколько человек. Мы писали песни собственного сочинения, эпиграммы друг на друга, посвящения своим избранницам. Спустя многие годы, между записями в своих медицинских конспектах, которые шли на растопку дров, я выудил несколько более или менее сносных текстов.