Лис Абрамович - страница 11

Проснулся он на старом диване, около которого стоял стул с его вещами. На улице было совсем темно, тети Лизы в комнате не было. Он проспал сутки, полностью потерял представление о времени. Со сна он никак не мог узнать комнату, в которой заснул накануне, с ужасом подумал, что тетя Лиза его бросила, и очень испугался. Но не заплакал. Осторожно приподняв голову, посмотрел вокруг. Незнакомые стены, незнакомый, весь в трещинах потолок с желтым пятном в углу, тусклая лампочка под оранжевым абажуром со стеклянными бусинками по краю – такого у них с мамой никогда не было. Вчерашняя женщина, которую тетя Лиза называла Розой, стояла у кухонного столика, и на сковородке у нее что-то скворчало. Услышав скрип диванных пружин, тетя Роза обернулась.

– Ну что? Отдохнул немножко? Тогда умой личико и садись за стол, сынок, – ласково сказала она.

Почему она назвала его «сынок»? Наверное, по ошибке. Но он не обиделся. Может, просто не запомнила, как его зовут?

Пока он доедал свой ужин, тетя Роза все время смотрела на него, грустно покачиваясь всем телом вправо-влево и сокрушенно бормоча, какой же он худенький и слабенький. А дядя Яша перебирал его нехитрую одежку, внимательно рассматривал дырки на брючках и тоже изредка качал головой. Потом его долго отмывали от дорожной пыли в стоящем на полу тазу, поливая теплой водой из синей эмалированной кастрюльки с длинной ручкой (у мамы была такая же, только с коричневой ссадиной на месте отбитого куска эмали, совсем как болячка на его коленке), и вытирали большим мохнатым полотенцем. Полотенце было старое, местами протертое, но очень мягкое и быстро-быстро впитывало все капельки воды с тела.

За ужином тети Лизы не было, она уже уехала. Уехала одна, без него! Значит, все-таки обманула?! От обиды на тетю Лизу он горько заплакал. Он еще не знал слова «предательство», но какая-то странная боль заполнила все его существо. Тетя Роза пыталась его успокоить, говорила, что ему будет здесь хорошо, что надо немного подождать, когда мама выздоровеет и обязательно за ним приедет, гладила по головке, целовала в стриженую макушку, называла разными ласковыми, нежными словами. Но он их почти не слышал и продолжал всхлипывать. Укладывая его спать, тетя Роза осторожно предложила называть ее мамой, если он захочет, а дядю Яшу – папой. Но Абочка не понял, почему надо называть чужую тетю мамой, если у него есть своя, настоящая мама, которая скоро приедет и заберет его домой. Ему очень хотелось в это верить, а еще он сильно устал. Выпростав руки из-под одеяла, он потянулся своим худеньким тельцем и повернулся на бок. Первый раз после длинной дороги и неудобной полки общего плацкартного вагона под его щекой была мягкая пуховая подушка. От чистых простыней, сушившихся, вероятно, во дворе (так всегда делала его мама), пахло свежим весенним ветром и какими-то травами. Он непроизвольно несколько раз втянул в себя этот домашний, почти забытый за дорогу запах и мгновенно уснул, уткнувшись носом в кулачок.

Снилось ему, что едет он обратно к маме в том же вагоне, сидя в том же уголке на первой полке, и смотрит в то же закопченное окошко. Но стекло совсем почернело, и сквозь него невозможно что-нибудь рассмотреть. Одно мелькание теней и вспышек света встречного поезда. Но зато он твердо знает, что скоро приедет домой, что поезд вот-вот остановится и он выберется из этого душного вагона. Но поезд почему-то все никак не останавливается, ему скоро выходить, но выходить на ходу не разрешается никому, а поезд все идет и идет… И вот поезд уже проехал станцию, где его ждет мама, и он кричит и кричит этим людям, чтобы выпустили его из противного вагона. Но его никто не слышит… Он бьет кулачками по чьему-то пальто, по спине, по ногам, но никто не чувствует его ударов и не оборачивается. В отчаянии он садится на пол, окруженный опять только ногами, мешками и чемоданами, и горько плачет. Он совсем не понимает, что ему теперь делать и что с ним будет. Он плачет во сне, плачет настоящими слезами и… просыпается.