Если Юле вдруг казалось, что вот-вот начнется война, бежала к отцу. Папа всегда, как в детстве, так и потом, мог успокоить: «Когда громко кричат “война-война”, можно не волноваться. Войны не будет. Все войны начинаются тихо, вроде бы все нормально, а если что-то и происходит где-нибудь далеко, кажется, что это не про нас».
Где-то за окном резко взвизгнули тормоза. Юля очнулась от своих воспоминаний и посмотрела на часы. Муж, кажется, уже лег спать и читает, как обычно, в постели. Свет из-под двери комнаты Антона означал, что он все еще сидит за компьютером. Тогда Юля заварила чаю и села в любимый закуток на кухне, чтобы просмотреть утреннюю газету. Опять тревожно на Кавказе, снова столкновения, кровь, конца не видно. Нагорный Карабах – говорят, «местный конфликт». Да какой же он «местный», если войска хотят ввести? Или уже ввели? Когда же напишут правду? Вот уж где действительно плохо.
Она знает, что ситуация в Нагорном Карабахе очень беспокоила и отца, он еще несколько лет назад говорил, что это серьезно. Но спроси Юля сейчас почти любого знакомого, что же теперь там будет, только посмотрят с удивлением: «Почему тебя это волнует? Кто там у тебя? Родные? Близкие? Нет? Тебе что, своих проблем не хватает? Ну и не дергайся». «Но ведь так начинаются большие войны!» – думала она папиными словами.
После Чернобыльской катастрофы прошло не так уж много времени, и люди еще не оправились от ее последствий. Поэтому невнятная и краткая информация проходила в основном мимо ушей граждан и никого особо не тревожила. Большинство москвичей, занятых своими проблемами, оставались безразличными к тому, что происходило на Кавказе, далеко от их собственного дома, и чаще всего просто раздраженно качали головами: «Опять дерутся. И что им не живется? Горячие головы…» На многое люди по-прежнему смотрели через призму Чернобыля – справиться бы с главной бедой!
Только когда, спасаясь от погромов, ломая судьбы и расплескивая семьи, потекли с Кавказа в разные стороны потоки беженцев – десятки, тысячи, сотни тысяч – в поисках пристанища у родственников, друзей или даже за границей, скрывать стало уже невозможно. Люди занервничали. Это стало походить на настоящую войну.
Юля вспомнила свою последнюю командировку в Ереван. Удивительный вид ночного города из окна гостиницы, прозванной «Кукурузой»: алмазная россыпь уличных огней в дымке опустившегося в долину тумана и где-то на горизонте – темный силуэт горы Арарат. Гуляя по городу, она не встретила ни одного пьяного. Но по-настоящему ее потрясло то, что в Армении нет детских домов! Случись беда, сироту немедленно забирают к себе родственники или друзья. Благородные люди, достойный народ! Хотя пока там и спокойно, но им сейчас тоже очень трудно.
А у нее… Какие же все это мелочи – испорченная домашняя работа, недописанный отчет! Даже кошелек… Скорей бы уж закончился этот чертов високосный год! Только бы не война…
Уснуть Юля долго не могла. Сдерживая слезы, она рассказала мужу про кошелек, и он ее успокоил: «Ну, неприятно, конечно, но не беда. Еще заработаем, а пока выкрутимся как-нибудь». Ни слова упрека – золотой человек! На сердце у Юли стало легче, но уснуть все равно не получалось. Что-то неприятно постукивало в висках – Ка-ра-бах, ах-ах…Ко-ше-лек, лек-ек… Вот прицепилось! Не надо было на ночь читать газеты! Или вообще не читать? Мучило какое-то странное беспокойство, что украденным кошельком этот год не закончится… Не дай бог, защиту отчета передвинут на неделю, а в машбюро уже две машинистки больны. Кто будет допечатывать? Ка-ра-бах, ах-ах… Как детская считалка.
