Все вокруг жило в ненормальном, ускоренном темпе. Это было какое-то чудо: на фоне однообразных серых будней настоящая огромная трагедия в одно мгновение вдруг отодвинула на задний план все мелкое и несущественное, пробудив в людях глубокое сострадание к чужой беде. Этот порыв на какой-то момент объединил всех и согрел зачерствевшие сердца. Впервые за всю свою жизнь Юля почувствовала себя частью того, что Ахматова назвала «мой народ». Вокруг были свои, близкие, родные ей люди, она сама была там, где был ее народ. Прекрасное чувство общности в добре было ново и дорого ее сердцу.
Наконец, високосный год подошел к концу, в институте все начали потихоньку задумываться о предстоящих праздниках и детских каникулах. Жизнь входила в обычный и даже несколько расслабленный ритм. Потрясение от случившегося на Кавказе тоже улеглось. Правда, спустя месяц-другой кто-то из Юлиных сотрудников вяло, просто ради любопытства поинтересовался, отправлены ли в Армению собранные теплые вещи, и тут же обнаружил, что знакомые коробки все еще валяются в подвале местного райкома партии за «неимением транспорта». Услышав такую новость, люди недовольно заворчали: «Мы от всей души… А эти?! Плюют на нас, дурачат, как обычно. Отчитались за кампанию и хватит». Почти одновременно по Москве поползли другие слухи, что «наше старое тряпье им (пострадавшим) не нужно, они получают прекрасные дубленки из Франции. Вот пойдите на рынок и посмотрите, кто ими торгует». Была ли в этих словах правда, выплеснувшаяся наружу непонятная обида или просто чья-то грязная зависть, сказать трудно, но ощущение было омерзительным. Газеты, как всегда, полнились лозунгами, а воздух – слухами. Оставалось только вздохнуть или горько усмехнуться.
Но любой энтузиазм, искренний или подогретый, – всегда лишь эмоциональный порыв, который длится недолго и не может заменить тяжелой работы профессионалов.
Как только спасатели и военные расчистили подъезды к Спитаку, разобрали завалы, отправили в госпитали раненых и занялись опознанием жертв, в зону землетрясения были направлены эксперты, лучшие специалисты институтов, министерств и ведомств. Инструктаж был коротким: ситуация в регионе чрезвычайная, все гражданские специалисты подчиняются единому военному начальству.
Юлин муж Абрам, математик и физик по образованию, волею судеб ставший специалистом в области прочности бетона и железобетонных конструкций, был командирован в зону разрушения одним из первых. Ему предстояло «неразрушающим методом» определить причины столь катастрофического разрушения одного из самых прочных строительных материалов. В сочетании названия метода и сути предстоящей работы крылась какая-то злая ирония.
Масштаб катастрофы можно было оценить с первого взгляда. Это был разбомбленный Дрезден, руины Варшавы и «Герника» Пикассо. Кругом острые глыбы серого бетона и нежно-розового, как кожа младенца, туфа. Скрученные металлические прутья арматуры. Сложившиеся, как домино, стены бывших типовых домов. Горы песка, щебня, битого кирпича и осколков стекла. Деревья, вырванные с корнем и сломанные пополам, как спички. Некогда такая прекрасная, а теперь изуродованная и безжизненная земля.
Первое, что бросилось Абраму в глаза, – это поврежденные, но уцелевшие стены одних домов и глыбы бетона, горы песка и стекла на месте других. Одинаковые здания, типовые проекты. Почему устояли одни и рухнули другие?
