– Дим, Мила Йовович прилетела в Москву на съемки фильма. Точнее, Лео Габриадзе снимает сейчас с ней несколько сцен в центре города. Нам нужны ее фотографии, любые.
– А аккредитация?
– Нет аккредитации, и не спрашивай почему. Постарайся принести хоть пару кадров, я тебе скину предположительные адреса съемок.
Я уже не злился. Так уж устроена жизнь: на что злишься, то в ответку и прилетает. Папарацци так папарацци. Камеру на шею, телевик «семьдесят-двести» в рюкзак и погнал по адресу.
Все сложилось неожиданным образом. Я ждал на некотором расстоянии от съемочной группы. Подъехала легковая машина, из которой вышла Мила Йовович и здоровый мужик, вероятно, ее телохранитель. Вскинув телевик, я успел сделать кадр, после чего Мила меня заметила и, среагировав на камеру, вытянула, по кошачьи потягиваясь, вверх руки. Охранник же практически сразу заслонил ее собой. Два кадра и вышло. Тут же подбежали какие-то ребята с площадки и попросили меня больше не снимать.
Когда я подъехал в Контору, непосредственный несколько смягчился:
– Послушай, – сказал он, – в Киргизии беспорядки, мы пару человек туда отправляем, а тебе здесь сейчас побольше работы будет.
Это было, конечно, здорово. Но, тем не менее, почему-то захотелось бросить все и тоже махнуть в Киргизию, в Джалал-Абад или в Ош. И будь что будет… Но нет. На следующей неделе Женя придет за деньгами за аренду квартиры. Через три недели отдам ключи Гере. И укачу в Карелию. И буду там – голый и свободный – слушать ночные индейские барабаны и танцевать в свете костра. Такой у меня план. Буду держаться за него и за какой-никакой гарантированный заработок.
Меня действительно на какое-то время закидали заказами. От акций прокремлевских молодежных групп, расклеивающих стикеры «Мне плевать на всех, паркуюсь, где хочу» на неправильно припаркованные автомобили – до разнообразных концертов. Особенно порадовал Петр Мамонов на своем творческом вечере в Театре Эстрады. Народу было битком. Мне разрешили снимать только с одного места в зале. Я взял телевик и иногда щелкал затвором, а остальное время просто наслаждался этим королем маргиналов. Он постоянно зависал на какой-то ноте и заунывно нудил ее. А зал благоговейно и терпеливо это созерцал. Затем Мамонов замолчал на минуту, и тихо, с легкой грустью в голосе, произнес: «Вот и дома я так же – ууу-уууу-ууууу… А внук посмотрит на меня и скажет: „Деда, может хватит уже, а?“»
За несколько лет знакомства Гера впервые заехал ко мне домой.
– А что, неплохо устроился, – сказал он, по-хозяйски окинув взглядом мою хрущобу, – на месяц, говоришь? Я возьму, не спрашивай зачем, но возьму.
А я и не собирался спрашивать. Свой человек, можно квартиру доверить и вещи не убирать. Понятно ведь зачем – баб водить.
– Давай, угощай чем-нибудь, раз я уж доехал до тебя, – с усмешкой произнес Гера и развалился на диване. – Почему у тебя телика нет?
– Не смотрю телик. Зомбоящик – истинное зло. Чай?
– А что, пива нет?
– Да я не храню как-то… Покупаю и сразу выпиваю.
– Понял. Забыл, что ты питерский. Нищебродство и снобизм, так вроде про вас говорят?
– Да, именно. Я – нищеброд.
– Ты знаешь, от питерских это даже звучит как-то аристократично. Но пойми, скажу тебе по-московски – нельзя гордиться отсутствием денег.
– А я и не горжусь. Вы спрашиваете, мы – отвечаем.
Я заварил в чайнике зеленый чай и поставил диск Джона Колтрейна.
