Литания Демона - страница 10

В пряный от смрада эфир, – он вздымал совершенный грех к вереницам спутанных зарослей,

Когда их неги и шипы, в бранную лень окунувшись, вульгарность сочили и трепетали от ярости,

Как фурии в огне, что ласкались среди колючих зарослей, приникая алчными устами к цветам.

Капкан ласк принимая, дразнящий облаченной в веревки и меха наготой,

Когда медовый гнет сплетал в грациозное изуверство плоды и змей,

Грехи роняли кружево распускавшихся желанными иллюзиями сетей,

В которых смятением пойманная жертва, как бабочка, угодившая в лапы паука,

Барахталась среди агонических конвульсий цветущего лицемерием сада.

Стебли извивались меж бурных содроганий экстаза, вульгарностью играя,

И, в вереницах отравленных кружа, тянулись к черноте эбеновой плети,

Которая рассекала змеиной кожи лоснящуюся чешую, что блестела металлической наготой,

И, сонмами завлекая ужас, запретный вздох таила в сладком замирании бархатных лож.

Похоти монашеских келий кинжалами были томимы, которые продирались через тернии,

Оголив шипы ядовитых жал, – воздетые над агонией любовных лож, чувственно разверзшихся,

Они сталью клинков ласкали прозрачную невесомость вуали, облачаясь в насилие ее роскоши,

Как демонические женщины, что, кутаясь в меха, разгоняли плетками полчища скорпионов,

Привлекая их в свои объятия, дабы сплестись с ними в сладострастии раскаленных простынь,

Чьи колья черные манили гипнотической наготой искушенные медовыми сотами курильницы.

Они источали благоухание эбеновых свечей, налившихся мускусной скорбью,

Которая погружалась в дьявольские купели, призывая их гротескные, уродливые иллюзии

Виться змееподобными формами над толщей багряных цветений, устланных ковром из шипов:

Когда языки скользили по нему, они томились ранами, распускающимися подобно бутонам,

Привлекательным и греховным в своей обманчивой невинности, распятой среди балдахинов, —

Кровь обрамляла полупрозрачные шлейфы, переливаясь рубиновыми каплями на буграх,

Что изливали искусительные нектары меж лабий хищных цветов, осклабившихся в предвкушении.

Соскользнув струями меда с обнаженного бедра, змеи шевелились в соблазнительных ловушках,

Хитрым обвиванием окутывая пороки и искушения, и пасти их лоснились траурной сладостью,

Что окружала кнутами алтари цветущих гроздьев, клубясь над порфировой колыбелью оргий:

Тела ловили блеск черной чешуей, и гранитная кожа, околдованная пиршествами, вкушала рай,

Принимая его вакхические яства и козней зловещие обличия и маня к природе зла запреты,

Когда они, привлеченные приторными сотами в железные капканы, канули в блаженные экстазы,

Навек отдавшись очарованию червоточин в блудно-алой кожуре, чей нектар был ядовит, как капля,

Скатывающаяся с жала и разъедающая своим медово-горьким вкусом Эдем пунцовых лабий.

Среди запутанных рощ вились грехи, сплетаясь со змеиным бесчинством искушений, —

Ласки языков проникали в бутоны, лелея каждый напитавшийся влагой лепесток:

Они пестрели ярким убранством соблазна и внушали ужас благоговеньям рая, охватывая

Цветущий ядовитой порослью чертог, – приторная сладость возникала в нишах,

Извитых полукружьями змеиных тел в орнамент распускающихся хвостов,

Что пытками плетей ласкали кожу черных зевов: и пасти, обнажая в поцелуе яд клыков,

Пред их безумной властью трепетали, повиновенье пряча в извращениях, что скалились из тьмы.

Тени выскальзывали из террора заманчивых бутонов, которые лоснились