Что проникали вглубь лепестков: они сжимались и разжимались, пульсируя абрисами,
Как черный идол змея, распустившего пасти угрожающий цветок,
Чьи окаянные проклятия искусом кладбищ обволакивали нежность обсидиановых гроздьев.
* * *
Окружая себя агониями кроваво-красных извращений,
Будуары возбуждали агрессии и потенции, и их залитые алым светом диваны
Покорялись грубым приказам, врывающимся в агоническую содомию любви
Как триумф узурпации, жадной до доминирования и власти.
Они лоснились черной червоточиной латекса, когда вакханалия блудных шабашей
Наливалась плодородными и сочными бутонами,
Взвившимися к роковой блаженности ненасытных поцелуев.
* * *
Аттракция, воспаленная красными туманами комнат, вращалась в нечестивой красоте —
Она, благочестивая, переливалась роковой надменностью, развращая кущи роз,
Что тянулись острыми шипами и демоническими бутонами к темницам бархатных лож:
Извиваясь в тисках кожаных кандалов, изящные и грациозные талии очаровывали кнуты,
Когда госпожа приливов и отливов, властвующая скользким хлыстом над кровавой луной,
Рассекала дьявольским шипением скользящий к мессе алых альковов фатум.
* * *
В возвышенно-инфернальных садах распускались сонмы жестокостей, когда красные комнаты
Цвели среди элизия еретических блаженств, увлекая безнравственными удовольствиями
Черноту распутных келий, обращенных к алым стрельчатым окнам, что устремлялись к алтарям,
Чьи гнусные молитвы прорезали эфир хлестаньем доминирующих кнутов: их блудная красота
Путалась в мехах, как чертоги из колючих роз, которые украшали содомию черных комнат
Латексом и кожей, обтянувшей жала, хвосты и крылья, вздымающиеся на пурпурных диванах.
* * *
Ядовито-кровавые гобелены поднимались багровым облаком над ночным колдовством,
Когда демоническая параферналия альковов расцветала во тьме черной бахромой плетей,
И ярко-алые светильники отбрасывали кроваво-красные тени на саркофаг дивана,
Который, вульгарным сексом напитавшись, лоснился, точно аллеи безумия,
Крещенные в психоделической полутьме балдахинов, —
Луна, управляя эротическими приливами, внимала потустороннему зову,
Словно тонущая в красоте ночи Геката, вращаемая среди видений и змей.
* * *
Жестокость порочного сердца, смягченная шипами удовольствий,
Обнажалась в ядовитых цветениях зла, возникнувших из кровавых бутонов губ,
Плотские возбуждения соча, которые плескались внутри ритуальных кубков.
Они алые капли окутывали в шлейфы рубиновых венцов, ублажая дьявольские оплоты,
И черные комнаты, залитые алым светом, становились одержимы смертью,
Той, что, захватывая в силки запретные наслаждения, влекла их к увитым змеями садам:
Обволакивая голодной пастью их пестрые и чудовищные метаморфозы и овладевая экзекуциями,
Разрастались порочные кустарники, воздевая свои розовые, как клешни, ветви к Эдему.
* * *
Змеи вились меж угольно-черных вуалей и плетей, кутаясь в благоговейное изящество проклятий,
И на их тонких шеях ошейники из шипов расцветали: окольцованные их железной волей, цветы
Наслаждались сакральным видом насилий, и радостная экзекуция сковывала дрожью лепестки,
Вознесенные к сонмам экзотических и спелых заблуждений, пронизывающих алые комнаты
Психоделически черными терниями, что устилали бархатные альковы, купаясь в их наготе.
* * *
Закованный в цепи бутон застыл, прельщенный дрожью черных клубов,
Нося дымчатый нектар в вуалях, обволакивающих заповедный рай кожи:
