Литания Демона - страница 21

Подобно кроваво-молочным водопадам, раскидывающим пену и брызги

В раскрытые уста роковой госпожи, подъятой из клоаки бездны, —

Она размахивала плетью и влачила цепи, опираясь на алые каблуки,

Что вонзались в черную кожу дивана, когда она на него ступала,

Обернутая в черный саван, распускавшийся кроваво-красным бутоном

Над обсидиановыми алтарями, что горели во тьме, как ярко-алые свечи,

Струившие паранормальный свет, чье сияние было приглушено траурной мессой Магдалины.

Эгидою кровавых шлейфов, закутанных в запретный букет ароматов и жестоких касаний,

Вплетались черные оргии и вакханалии, околдовывающие наркотиком бутоны,

И сонмы черных вибраций, клубясь над дымчатыми сферами эфира, фасцинировали комнаты,

Увлекая их вульгарные, испорченные фантазии в тонкие паутины своего гипнотического плена,

Отравленного мистической фетишизацией хлестких кнутов, чьи рощи окутывали тела:

Культы, как змеи, расползались, тлея в дурмане их лепестковых похотливых чаш.

Под потусторонним покровом скользя, кровавая луна затянула спазмами блудного света

Камасутру ночи, и размытые контуры чудовищной любви принимали искаженные формы,

Завораживая полумрак будуаров, томных от психоделического эротизма,

Который был скован дьявольскими цепями, когда их властолюбивые животные инстинкты

Вырывались из алькова, как вой бродячих псов, скрепленных шипастыми ошейниками

И призывающих связывания демонической госпожи овеять их траур

Темными девиациями страсти, тлеющей среди борделей из красных свечей.

Они взмывали аперитив демонических лобзаний к блудным мистификациям любовников,

Распятых на черных диванах, словно искусительные видения, явившиеся святому Антонию.

Табу пали перед красотой алчных порнографий, возжелавших любвеобильного садизма,

И он, окуренный краснотой догорающих во тьме свечей, чей шлейф пронзал деревянными кольями будуары,

Расцветал, как библия, что проповедовала убийство и любовь: ее алые шлейфы тлели над ложами,

Принуждая их бороться за власть клинка, когда ярость доминирования струила психоделически багровый свет, льющийся из ламп,

Которые блудом обволакивали соблазны кровоточащих губ, благословляя их на поцелуи, исторгающие властные приказы

И благоденствующие среди неутолимой жажды тирании и мученически аппетитных сеансов.

Опутывая стеблями насилие, будуары сада сбрасывали чешуйчатую кожу,

Обрамляли танины распутных постелей поцелуя, в котором ад, как оскал,

Вкушал потенцию инфернально-преступных бутонов, лелея каждый их вздох,

Размазанный кровью на шелках балдахинов, что зловещие бордели прятали в своих алтарях.

Они трепетали, как созревшие в наготе плоды, желанно прянувшие к экстазу черно-алых альковов,

И будуары их проникались возбуждением, алея витражными стеклами сквозь жажду садизма,

Что разрастался и ширился, и вовлеченные в удовольствия занавеси, пронзенные изгородью жал,

Скрывали уязвимую наготу, когда ее невинный образ прорывался сквозь клыки, объявшие шелка.

Блаженно раскрывались распухшие пунцовой ненавистью губы, вкусившие отравленные нектары:

Они заволакивали бредом стигматы блудных поцелуев, которые высасывали кровь

Из щелей и бутонов, чьи лепестки дрожали, скалясь от ярых укусов, кровоточащих на стенах.

И гобелены кружащегося средь ароматных логов будуара застилали ниши перепонками крыл,

Когда кожаные ремни обвивали тело подобно любовным извивам змей, благоухая