– За антисоветскую деятельность… именем Союза Советских Социалистических Республик… к высшей мере наказания – расстрелу!
Или что-то в этом роде. Точно не разобрать – время искажает все.
…Утро, метель, человек с военной выправкой у выщербленной стенки. Вот и закончилась карьера флибустьера, говорят. Сначала в охранке, потом в ЧК. Только как веревочка не вейся, а кончик-то вот он.
Двое в форме не торопятся, разговаривают. Смертнику холодно, на улице минус двадцать, а на нем только длинная белая рубаха без единой пуговицы.
– Ну давайте уже! – кричит он.
– Отдыхай, – кричат ему. – Насмерть не замерзнешь! Не успеешь.
Минут через десять подходят еще двое солдат. Смертник снова начинает ругаться, и солдаты вскидывают винтовки.
Нестройные выстрелы, дым над заснеженным двориком. В открытое окно вытряхивают истрепанную рогожу. Галки срываются с кирпичного карниза, делают круг высоко над дымным столбом.
Человек лежит у стены, его глаза открыты, в них отражается тонкая береза с плакучими ветвями, растущая из стены. Кровь течет слабо – слишком холодно. Кто-то подходит, машет широким железным ножом – неровным, выкованным вручную, но очень острым. Человек умирает, взметнув снежинки.
Разные культуры по-разному относятся к смерти, и, если тебе приходится умирать, не омрачай свои последние мысли обидой.
Тело по вечеру грузят на дрожки, вместе с еще тремя, накрывают задубевшей рогожей. К ночи вывозят за город.
За телегой, словно привязанная, бежит уже пятнистая кошка с глубоким космосом вместо глаз.
*
Рассвет. Пустошь затянута дымкой метели, и снег так глубок, что из сугробов торчат только верхушки вейника.
Высокий человек в шинели и кроличьей серой шапке медленно ступает сквозь сугробы, стараясь попадать в собственные следы. На плече у него холщовая сумка, вся в потеках от свечей.
В двадцати шагах за ним идет мертвец в серых лохмотьях. Ему не нужно выбирать, куда наступить, он силен, словно ледокол. В ободранных почти до кости пальцах у него – маленькая белая пуговица, и снег вокруг него идет волнами, будто не снег это, а вода.
Они уходят все дальше, а наблюдатель остается в центе сумрачной пустоши, не имеющей краев и, уже не пытаясь сдвинуться с места, тонет в холодном, обжигающе-холодном снегу.
Я убил тень Витольда. Вот за что.
*
– Ээээй! Эй, господин Мерц! Ваня! Вы здесь?
Ансгар сначала даже не понял, что это ему. И что это за окном.
Он приоткрыл глаза. Ваня уже сделал несколько шагов, отделяющих его от синего прямоугольника ночи, мерцающей за стеклом. Скрипнули заледенелые паркетины. Круглый источник света снизу дрожал на потолке. Из-за него тень Ивана расплывалась и рывками ползала по стеллажам.
– Там какой-то человек, Ансгар Фридрихович, – сказал он. – Вроде бы лохматый. С коробочкой и фонариком.
– И чем он нам поможет? – прошептал Ансгар. В коробке пуговица, подумал он. Вторая – у Хельмара. Конечно нет, дурацкие мысли.
– Мы здесь! – крикнул Ваня.
– Откройте мне! – крикнули снизу. – А то молоток примерз. У меня дело к Мерцу.
– Изнутри тоже все примерзло! Мы тут в плену.
– Блин. Что, совсем все плохо?
– Плохо.
– Звать пожарку, чтобы вас вытащили через окно? Нет, мобильник не ловит… Я сейчас!
– Нет! Подождите!
Мстители.
Внезапно Ваня ощутил, как давление, которое он испытывал последние часы, пропало. Изморозь на стенах потускнела, словно для нее ускорилось время, и начала превращаться в капли. Ледяная сосулька на пробке, висящая теперь у него на шее, закапала на пол.
