И рубашка такая белая-белая.
***
В свете софитов по рубашке прыгали черные тени.
Рядом со мной сидела тучная девочка с длинными кудрявыми волосами и с открытым ртом смотрела на сцену. Мой рот был закрыт и очень занят: я пила пиво. А туда, под прожектора, я не особо-то и смотрела.
А что, он молодец, полный зал собрал. Я стала оглядываться по сторонам. Кругом сидели неформального вида девочки и мальчики, юные такие, улыбающиеся. На их фоне резко выделялась одна женщина. Она была – взрослой. Не стареющей, нет, просто другой. На сцену она почти не смотрела, только слушала, да и то вполуха, пила кофе из маленькой кружки и иногда улыбалась, поймав Кирин взгляд. Курила мелкими частыми затяжками, и пальцы все время промахивались мимо пепельницы. Черные волосы закрывали белую шею.
Подошла Хельга, Кирилл остался играть один.
– Ну, как тебе концерт?
– Отлично!
– Познакомились уже? – Патаки оглянулась и улыбнулась странной женщине. – Привет, Маш!
– Ты ее знаешь?
– Да, это Кирюхина жена.
Тут к Хельге подошел какой-то тип. Тип был высоким, даже длинным, и страшно худым. Ну вылитый гвоздь! У него была редкая рыжая бородка и безумные круглые глаза.
– О, Сидоров, здорово! Полинка, это Гриша, Сидоров, это наша Полинка.
Без лишних церемоний тип наклонился ко мне и спросил:
– Водку будешь?
***
Вечером после концерта мы с Хельгой и Шибаловым собрались на кухне. Валька жарил большую курицу, а Патаки разливала по кружкам матэ. Потом села, закурила.
– Завтра мы с Киром будем у нас репетировать. Ты это, приберись чуть-чуть, ладно? Сможешь вернуться пораньше?
– Ага.
Я осмотрелась. Да, уборка этому дому явно не повредит. Конечно, носок в пепельницу попал случайно, просто кто-то скинул его с холодильника. Вечером постираю. Нет. Завтра. Или послезавтра. А то Василиск придет, а у нас вся Квартира в мокрых носках.
Домашние репетиции проводились частенько, ведь Хельга играла со многими группами. Чего только одно «Досадное Недоразумение» стоило! И у Вальки своя банда была, «Бетон-Travel».
Когда у меня начиналась сессия, я засовывала в уши вату и сосредоточенно сидела на кухне. Недотрашка рвала и метала, но я не слышала – в ушах беруши, а в комнате целый оркестр.
***
Выйдя из института и глядя на грязный тающий снег, я вспомнила, что мне сейчас предстоит: уборка. Стало страшно.
Мне было жутко, пока я ехала в метро. В автобусе я подумала, что было бы здорово просто завернуть всю Квартиру в кулек и выбросить за окно. Это куда проще. Но тогда негде будет репетировать. Я набрала побольше воздуха и толкнула дверь.
Когда мы надолго уходили из дома или уезжали на несколько дней, Рыжий обижался и начинал писать на кровать в комнате. Точнее, на матрац, кроватей у нас не было. Причем обязательно на мой, засранец этакий. И матрац страшно вонял.
Чего я только не делала, чтобы избавиться от этой вони! Терла матрац стиральным порошком, гелем для душа, окуривала ароматическими палочками, поливала его освежителем воздуха. Но он продолжал вонять. А кот по-прежнему гадил.
Я разрезала целлофановые пакеты, склеивала их между собой скотчем и закрывала этой конструкцией свое спальное место. Но Рыжий все равно писал. Я выбрасывала пакеты, стирала постельное и, закрывая кота на кухне, подпирала дверь веником.
Я дома.
Веник на полу. Дверь на кухню открыта.
Только бы Кирилл не сел на мой матрац.
Я уже битый час пыталась оттереть плиту, когда в дверь позвонили. Наверное, Хельга пришла. Но это была не она.
