– Дабы очистить душу пред очами Всевышнего, вы обязаны сообщить, где сейчас скрывается ведьма, – сообщил он, испытующе глядя на парня.
– Я не знаю о чём вы, – прошептал Кэйлан пересушенными губами. – Я не имею никакого отношения к ведьмам…
– Даю вам шанс искупиться! – вскричал мужчина с благочестивым лицом, возводя руки к небесам. – Явите правду пред взором Всевышнего, сообщите, где обитает зло, и душа ваша вознесётся в дом его праведная и чистая.
– Послушайте, клянусь, я не знаю о чём вы, – лепетал Кэйлан, переводя взгляд с одного на другого. – Я клянусь, я не знаю о чём вы!
– Он не скажет, – прошептал один из мужчин, а затем, добавил громче: – Он не сознается! Пусть душа его вечно горит в муках, а сердце никогда не очистится от скверны!
– Есть что добавить? – спросил у Кэйлана один из мужчин, что держал в руках горящий факел и сгорал от желания начать казнь.
Слова не шли. Словно выброшенная на сушу рыба, он открывал и закрывал рот, не сумев выдавить и звука. Потрясение захватило его душу. Напряженное до этого тело обмякло, в ушах простучал пульс. Сейчас он как никогда понимал своего наставника, вспоминал его лицо, когда к ним пришли с обвинениями, как Капо отрицал свою причастность, а Кэйлан, напуганный мальчик, лишь качал головой и пытался удержать руку Капо в своей хватке.
– Я не прислуживал ведьмам и не служил силам тьмы!
В груди поднимался смех. Его рыцарь отвечал точно так же…
Кэйлан дёрнулся, пытаясь ослабить верёвки, что оставляли следы на коже даже через одежды. Это не было похоже на казнь Капо. Того же сперва омыли, затем раздели до нижних одежд, даже позволили сделать каплю освященного вина, дабы внутренняя тьма рассеялась перед священным наказанием в дальнейшем очищении грехов. Происходило это на одной из площадей имперской столицы, люди, наблюдавшие за совершением правосудия могли молиться за душу, что должна пройти этап очищения, а затем возвыситься, как чистая и невинная, будто душа младенца. Так говорил священник, что поднёс факел.
Здесь же, на отшибе, где живой души не было видно за сотни верст, его пытались зажарить будто пойманного кабана. Не было ни молитв, ни последних обещаний о скором очищении. Лишь строгие обвинения в злодеяниях и усмешки на лицах палачей. Парень обессиленно застонал, мысленно проклиная себя, всех этих людей, все эти новые заповеди, что появились будто гром среди ясного неба аккурат после новостей о смерти императора Циона.
– Да не коснется невинных рук кровь, но пусть реки бурлят кровью греховных, – произнес первый слова, вырезанные на имперских знаменах и флагах. Слова, написанные кровью на только зарождающемся правлении императора Эгона.
Тот, что держал в руках пламя, опустился на колено и, не раздумывая, бросил факел к ногам парня. Затем, вторя молитвам другим, отошел. Пятеро в длинных плащах и капюшонах, будто тайное общество, наблюдали за тем, как разгорается пламя, на расстоянии. Подобно мраморным статуям, они были недвижимы, лишь шепчущие губы выдавали в них живых людей.
Кэйлан ощутил, как пламя лижет ноги в сапогах. Огонь стремительно разгорался. В нос попадал дым, заставляя корчиться и тяжело кашлять. Горячий воздух обжигал глаза и кожу. Он чувствовал запах от горящей одежды и боялся представить, какой запах будет у его горящей плоти.
– Я ненавижу вас! Ненавижу! – кричал Кэйлан, ощутив, как боль и ярость поднимаются изнутри горячим потоком, отравляя сознание. – Вы все будете на моём месте! Все вы!
