Логика Аристотеля. Том 2 - страница 50

Он объяснил, что знание, как и сама глина, возникает вместе с тем, что известно, будь то несколько случаев или вообще ни одного. Он говорил это потому, что оно вытекает из определенного искусства и изобретения, как если бы кто-то культивировал другой стиль письма, отличный от общепринятого; ведь тогда известное не существует заранее, но знание приходит вместе с прогрессом изобретения.

После изложения того, что было установлено ранее об известном, и утверждения, что мы обычно выводим науки из ранее существовавших вещей, он снова обращается к известному, которое по своей природе установлено заранее, ибо оно не отрицается, а отрицается.

Те геометры, которые, установив, что данная линия является равным квадратом, пытались найти равный квадрат для данной окружности. Многие, в том числе величайшие умы, искали, но не находили. Только божественный Архимед подошел к этому вплотную, но точное решение до сих пор не найдено. Возможно, это невозможно; по этой причине он сам сомневался, существует ли на самом деле известное решение. [И, возможно, по этой причине он не стал создавать еще одну прямую с окружностью, независимо от того, существует ли такое решение или нет]. Таким образом, он утверждает, что (если действительно существует известное решение) квадратура круга еще не является частью его знания, [из которого] вытекает известное из науки.

До сих пор на примере того, что вспыхивает, он показывал конкретное; теперь же он показывает всеобщее относительно всего: ведь когда живое существо удаляется, удаляются и науки (ибо они существуют в душе в основополагающем предмете); но познанные вещи уже не познаются сами по себе, но как вещи, а не как знания.

Уточнив аргумент относительно знания, он переходит к восприятию и показывает, что то, что раньше было ощутимо в восприятии, например теплое, сладкое тело, может существовать, даже если оно не является живым существом; тело также может быть подобно горькому или сладкому, черному или белому, которые являются ощутимыми.

Ибо нельзя представить себе восприятие без тела; но тело становится воспринимаемым с восприятием, а не наоборот: ведь воспринимаемое может существовать и без восприятия, как, например, огонь, земля, вода и тому подобное.

Следует отметить, что это не решает вышеупомянутых проблем. Поэтому важно отметить, что вещи можно понимать двояко: либо как отдельные сущности, либо как связанные, как отец и сын. Ведь если мы считаем отца Софрониском, а сына – Сократом, то Софрониск должен предшествовать Сократу: отец предшествует как причина того, что вызвано. Это верно, если понимать их как отдельные сущности (ведь Софрониск действительно будет предшествовать Сократу); но если рассматривать их как отца и сына, то они будут связаны одновременно. Таким образом, и знание, и известное будут существовать: если мы понимаем известное как вещь, например звезды, то известное будет предшествовать его пониманию (ведь звезды существуют до знания о них); если же мы понимаем его в связи с чем-то другим, то известное будет существовать одновременно с наукой: ведь в науке не было бы ничего известного, чего не существовало бы о ней. Утверждается, что известное существует вместе с наукой о нем. Если кто-то утверждает, что известное может существовать до соответствующей науки, то я утверждаю, что тогда наука также будет существовать потенциально. В целом, если одно может иметь другое, то и другое будет иметь другое. Если одно существует реально, то оно будет существовать реально, и все остальное последует; но если другое существует потенциально, то оно также будет потенциальным: ведь если известное существует реально, то и наука о нем обязательно будет существовать реально, тогда как если известное существует потенциально, то и наука будет потенциальной. Когда мы рассматриваем сущность знания или уловимую природу восприятия, мы рассматриваем ее не просто как сущность или как нечто уловимое, но скорее как вещь в себе.