Но мне не было позволено охотиться в лесу с моим оружием – огнём. Дичь нужно было выгонять на поляну.
Во мраке сквозь спутанные ветки светили два огонька – на меня смотрели два горящих глаза. Я шла навстречу этому взгляду. Одинокая волчица. Её друг погиб на охоте, и ей предстояло в одиночестве родить своих волчат.
Инстинкт привёл нас друг к другу.
Только зверю я и могла открыться. Человек бы испугался или бросился бы на меня с оружием.
Мы охотились вместе и по-братски делили добычу, а когда родились волчата, она делилась своим молоком. Но его было слишком мало.
Ночные цветы благоухали. Поляна, где росли сонные травы, светилась от скопления светлячков. Лесные духи в ту ночь были особенно благосклонны.
Я отчётливо чуяла запах незнакомых мне ещё приворотных трав. Этот запах будил звериное желание ласки.
– Свари любовное зелье, пей его вместе с ним, и ты узнаешь бездонную сладость разделённой страсти. Зачатых с ним детей ты будешь приносить нам в жертву. У тебя будет сколько угодно молока и сколько захочешь дичи в счастливой охоте, – шептали мне духи.
– Нет. Ни за что! – ответила я, и духи отвернулись от меня.
Лес похолодел. Ветки цеплялись, как лапы огромных пауков, корни деревьев скользили, словно змеи под ногами. Я торопилась, как могла, но еле добралась до избушки, чтобы забрать Даниила и поскорей покинуть лес.
Вот я снова в открытой степи у костра. На лице спящего Даниила блики пламени. Он так красив – тонкие черты лица, гармоничное тело. Безучастный, неподвижный. Словно нас постигла одна участь. Словно мы из одних и тех же мест.
Я видела много людей, проходящих мимо, измождённых нищетой или изъеденных пороком излишества, покалеченных в сражениях. Почему так редко встречается в этом мире красота?
Скоро и эта отрада для глаз моих потухнет, если я не разбужу его.
Злую шутку сыграли со мной лесные духи.
Я достала тлеющий уголь из костра и вложила в его ладонь, крепко прижав своей ладонью.
– Бедная убогая! Не знаешь, что творишь! – вскрикнул Даниил.
Он думал, что задремал на минуту.
Шёл проливной дождь, и, чтобы укрыться, нам пришлось зайти в лес.
Мы соорудили навес, развели костёр.
Даниил не спрашивал о моём огне, но постоянно задавал вопрос:
– Почему ты боишься леса?
– Не боюсь. Не люблю. Неба не видно, – ответила я.
– Что-то всё-таки видно.
– Мне мало.
Ему не объяснить.
Он считал меня ребёнком, своей ученицей. Он верил, что Создатель сидит на проплывающем облаке и что, если построить очень высокое здание, можно шагнуть в небо. Мне нравился его голос. Не важно, что он говорил. Я слушала, и моя душа успокаивалась. Столько бесконечного времени душа моя металась в бессоннице, и вот неотвратимо надвигается сон, с которым я отчаянно и бесполезно борюсь. Ведь мой сон продлится долгие годы, и когда я проснусь, Даниила, наверное, уже не будет в живых. Моя душа опускалась всё ниже. Я сжала её в руке, как тот уголёк, жар которого когда-то разбудил Даниила и вернул мне речь. Я сжала этот горящий глаз молнии и снова отпустила: «Охраняй Даниила!» Я увидела будущее: сначала Даниил испугался, что я умерла, потом он понял. Он нашёл каменный грот, положил меня туда и заложил вход камнями. Он остался со мной.
И вот я проснулась, встала на ноги, вгляделась во мрак, увидела слабый свет сквозь кладку камней. Одним ударом я пробила проход в стене и вышла наружу. Там горели свечи и стояли горшки с цветами, большинство из которых опрокинулось и разбилось под рассыпанной стеной. Я почувствовала знакомое тепло и быстро пошла ему навстречу по коридорам бревенчатого здания, распахнула тяжёлую дверь кельи. Даниил, древний старец, сидел за столом над книгой.
