– Специализированная психиатрическая больница, которая совсем не Санкт-Петербург?
– Да. У него там оборудованы шикарные личные апартаменты. За его же бабки. А я там бывал каждую неделю, проверял пожарную безопасность. Там мы и познакомились. Он попросил проверить его помещения на предмет «жучков». У меня есть спецприбор, распознающий даже крохотное излучение. Я всё проверил, и единственным подозрительным местом, дающим мизерный сигнал, был глобус, подобный этому. Я открыл его, а он оказался под завязку полон пачек денег. И за спиной раздался голос: «Мир полон возможностей, достаточно протянуть руку». Это и был человек-штопор. Мы с ним посмеялись. А «жучков» я так и не нашёл.
– У тебя столько экстравагантных историй, – улыбалась Алёна, вернувшись к насущному делу. – «Игра на пониж…», а ну да… «Отель Гранд Будапешт», я смотрела, классный фильм… Это смотрела… Другой год посмотрю… Так… Не то, не то, не то, смотрела… Смотрела… А «Выжившего» смотрел?
– Нет, хотя давно собирался. Говорят, кино тянет на десять Ди Каприо из десяти.
– И никаких Гослингов, – добавила Алёна.
– Да!
Бутылка потеряла голову в страстной неге Вовиных рук под аккомпанемент Алёниной глупой фантазии, в которой Гослинг, ударив – «Сука!» – в сердцах кулаком по барной стойке в местной забегаловке, принялся глушить портвейн «777» из горла.
В стройных фужерах затанцевали «французские ножки», а на гигантском телевизоре из темноты выплыла высокомерная заставка киношной студии Голливуда. В связке эти два разнохарактерных события означали, что следующие два с половиной часа жизни пройдут в обнимку с главным искусством людей, приукрашенным главным напитком богов.
Половинки бокалов плавно перекочевали сообщающимися сосудами из формы стеклянной в форму человеческую. Алёна, помяв диван, как бы невзначай оказалась чуть ближе к Вове. Чуть погодя, ещё ближе. Ещё. Чувствовалось тепло друг друга. Периферийное зрение зорким незримым глазом следило за механикой человека, сидящего рядом, здесь, в приглушённой темноте, в уютном томлении, отодвигая из фокуса неясное далёкое происходящее, льющееся с громадного экрана.
– Расскажи мне про подсознание и сознание, это так интересно… – Алёна сделала кино тише. – Сны рождаются в подсознании? Как ты объединишь их?
– Да это всё абстрактные понятия. Есть сознание, есть подсознание, по идее ещё можно создать надсознание. Такая пристройка сверху, нечто вроде метауровня, – объяснял Вова сквозь вливаемое внутрь кроваво-красное.
– Для чего оно нужно? – Алёна каким-то чудесным образом оказалась совсем рядом с Вовой и положила голову ему на плечо.
– Да это как поделить жёсткий диск на компе, который был «С», а ты добавляешь «D», перенеся туда часть информации и функций. И хранишь там разное. Просто в сознание могут лезть всякие духи, но они ведь не знают, что у тебя есть пристроечка с интересными данными и функционалом.
– Так у тебя уже есть надсознание?
– Не. Мне ещё рано. Нужно постичь шаманизм, тайны тибетских йогов и ноль-пять литра по вечерам пятниц.
– Хи. Дурак.
Алёна слушала и не слушала. Рука касалась руки. Украдкой. Нога – ноги. Невзначай. Сердце, подергивающее кровь Христа в бокалах горячими ударами, тянулось к другому сердцу – ему всегда нужна, чуждая разуму, парность.
– Да. Так вот. Между сознанием и подсознанием есть особый уровень – первобытный, животный уровень. Он расположен в так называемой рептилоидной части нашего мозга. Там все наши природные страхи и слабости, накопленные нашими предками за все времена, как и наши естественные несоциальные реакции. Этот уровень распространяется как на сознание, так и на подсознание, то есть на сны. И когда в сновидении возникла какая-то угроза твоей жизни от кого-то большого и страшного – как живого, так и от явления, то ты обычно просто пытаешься от этого либо убежать, либо притвориться мёртвой, то есть впасть в ступор, либо атаковать. В общем, у нас во сне повадки любого здравомыслящего зверя. Поэтому в сновидениях ты стараешься держаться подальше от воды и высоты, например, от стихийных бедствий и катастроф, от вооружённых людей, да и вообще от любой, пусть даже мнимой угрозы.
