– С чего начать? – просто спросил Смолкин.
– С чего ты посчитаешь нужным.
– Этот мир очень похож на наш.
– Ты хочешь сказать: «Тот» мир?
– Да. Такие же люди, одежда, города, даже религия. Но в том мире действительно был какой-то Высший, Творец, осязаемый и принимающий во всем непосредственное участие. Он создал мир таким, каким смог, наполнил его собственной жизнью, страстью, устремлениями. И грехами, а их было гораздо больше, чем семь. Творец не был безгрешным, как и любое живое существо, но он был Творцом. И, посмотрев вниз, он создал Его, и сотни таких, как Он, мужчин и женщин, под разными именами, но с одной целью: держать людские грехи в узде. Без разбора к заслугам, возрасту, достатку, просто почаще напоминать, что есть он, Высший.
– Тебе не кажется, что это, мягко говоря, несправедливо? Творец того мира грешен, как и простой сапожник, но его никто не судит. А судят, так сказать, его детей.
– Я думал, то есть, Он думал об этом, и часто. С самого своего рождения. С той первой девушки, с огненно-рыжими волосами, которую Он судил. Но, в конце концов, Он смирился, хотя эти мысли часто мучали Его.
– Я спрашивал, что думаешь ты, а не Он. Ведь это ты, Олег, пришел ко мне с проблемой.
– Уже много месяцев прошло, – устало сказал Смолкин. – Я и не помню, что я думал по этому поводу. Некоторые вещи меня пугали, некоторых я, как ни старался, не мог понять, хотя кое-что в этом мире мне определенно нравилось.
– Хорошо, – доктор Кровин в задумчивости закусил губу. – А как Он судил грешников? Устраивал дознание? Следствие? Просто убивал?
– Сначала мучал. Так, как это было в нем заложено грехом, из которого Он родился. Ему не нужно было собирать доказательства или вроде того, достаточно было взглянуть на человека, и все становилось ясно. Если человек слишком поддавался греху, Он приступал к экзекуции, а потом убивал, наевшись человеческими страданиями, болью и похотью. Он кормился этим, как едой.
– Кормился без разбора? Или были определенные предпочтения?
Смолкин рассмеялся.
– Мужиков Он не трогал, отдавал своим сестрам.
– Пока что, – серьезно сказал Кровин, – все это мне кажется не более, чем очень реальной фантазией, следствием тяжелого разрыва, который ты пережил. Жажда мести, справедливости, наказывать людскую похоть через похоть же, – такие мысли очень свойственны человеку, оказавшемуся в, кхм, определенной жизненной ситуации. А, так сказать, душевные травмы и моральные страдания, загнанные глубоко, зачастую порождают страшные и реалистичные картины, особенно во сне, когда мозг беззащитен и его работа не контролируется хозяином.
– И что теперь? – разочаровано спросил Смолкин. – Выпишите мне кучу таблеток и на этом наш разговор окончен?
– Нет, – ответил доктор. – Это просто первый взгляд, так сказать. Расскажи, что было дальше. Когда ты увидел следующий сон? Он был продолжением предыдущего?
– Он был продолжением, но увидел я его только через несколько дней. Голове стало полегче, а вот на душе легче не стало. Внутри росло беспокойство, что эта, – Смолкин несколько раз коснулся пальцами виска, – вторая память в мозгу… Не знаю, как сказать. Что она не выдумка, и что появилась она не просто так. Я ходил по из комнаты в комнату, вспоминая то, чего никогда не знал и не видел. Удивительно и жутко, доктор. Земли, залитые кровью, планеты, столкнувшиеся друг с другом, существа, созданные Отцом задолго до людей и сосланные на дальние рубежи этой Вселенной.
