Я села за стол, устроившись в углу мягкого гарнитура, и совсем не помогала: так хотелось, чтобы он ухаживал. Фред нарезал торт, положил мне кусочек на блюдце. Достал бокалы, открыл шампанское. Состояние у меня было сонное, выражение лица – блаженное. А в глазах Фреда читалось игривое настроение: он явно хотел уколоть меня, но терпел. Я положила подбородок на стол и стала рассматривать пузырьки светло-янтарного игристого. Абсолютно одинаковые, микроскопические, стройными рядами они поднимались со дна фужера и устремлялись вверх. Я уже готова была представить себя избранной особой, приглашенной на дегустацию, как Фред задел мой бокал своим. Раздался хрустальный звон. Я сделала глоток, закрыла глаза от удовольствия. Мне хотелось выпить весь бокал сразу, но «ради приличия» пришлось сдерживать себя, отпивая понемногу.
– И что ты такая сонная, дорогуша, кто тебе не давал выспаться ночью? – начал игру Фред. Ответ «никто» не устроил бы его.
Я допила бокал, положила нога на ногу, выдержала паузу и театрально томно сказала:
– Вечером заходил однокурсник на чашку чая. Задержался допоздна.
– До утра?
– Ну не то чтобы до утра, – подняла я голову с важным видом и тут же получила по лбу чайной ложкой.
– Пробуй торт! – скомандовал Фред и налил мне новый бокал.
Он закурил. Я ковырялась в торте, производя нечленораздельные звуки, означавшие гастрономический восторг. После второго бокала голова закружилась. Меня переполняла любовь. Нахлынувшая сентиментальность готова была пролиться слезами умиления от происходящего.
Подвижные гибкие пальцы Фреда с зажатой сигаретой касались губ и пробуждали во мне пугающую чувственность. Мне стало душно, было тяжело дышать. Я вышла в сад. Опустилась на скамейку, всей грудью вдохнула свежего воздуха. Мои плечи неожиданно покрыл мягкий плед.
– Алекс, тебе плохо? – спросил Фред.
– Мне очень хорошо, – ответила я.
Он присел рядом, через секунду закинул ноги на скамью, лёг и положил голову мне на колени. Я стала гладить его тёмные волосы обеими руками.
Эгоистичные мысли не давали покоя. Когда думаешь об одиночестве, несбывшихся мечтах, неоценённости, то жалеешь себя. Пусть любовь твоя безмерна, безгранична – объект её рано или поздно станет виновником твоей боли, даже если ничего не обещал. И никогда не хватит одного чувства на двоих.
Я знала, что люблю за всё и в то же время вопреки всему. Сверлила мысль, что этот человек не сможет, не будет принадлежать кому-то одному. Мои страдания и любовь будут примерно в равных пропорциях – независимо от того, вместе мы или порознь.
Фред молчал. Я пробудилась от своих рассуждений, посмотрела на него. Глупая обида сменилась на нежность и благодарность. Он не боялся быть со мной уязвимым. Но с чужаками не мог себе такого позволить, надевал маску циника. Просматривая редкие интервью, я зачастую не узнавала в экранном Фреде тонкого, ранимого и доброго человека. Там мог быть как будто незнакомый, немного высокомерный парень, который не терпел вопросы о личной жизни, говорил только о группе и творчестве.
– Фредди, что с тобой? Ты устал?
– Всё как будто хорошо, но есть какой-то внутренний дискомфорт. Начинаю перебирать: костюмы, графики, аппаратура, программа, репертуар – вроде всё в порядке. Но если мало новых идей, стихов, музыки, то становится тревожно. Хочется внезапного вдохновения. А когда над простыми вещами приходится сидеть день и ночь, кажется, что драгоценное время уходит, и ты словно в плену. Нужно постоянно с кем-то считаться, никого не подводить, всё контролировать. А потом я просто иду в бар, и мне на какое-то время становится легко и весело. И вообще всё вокруг – на какое-то время…
