- О, что вы, я не поэт, я так…
- Пописываете…
- Именно… а хотите, я вам прочту!
- Нет, - Гражина, как и подозревала, осталась неуслышанной. Жених вскочил. Вновь прижал ладони к животу – может, мается им? – и очи воздел к потолку. Очи эти он имел дурную привычку пучить, отчего лицо, и без того не слишком омраченное интеллектом, вовсе обретало некоторую дуроватость.
Он сделал глубокий вдох.
И возопил.
- Расцвела над поляной калина…
Гражина закрыла глаза.
- Отвечай же скорее, Гражина…
И на колено бухнулся.
Весело захлопала панна Белялинска.
- Браво, браво…
Она всерьез, что ли?
- Очень мило… - выдавила Гражина, чувствуя, как заливается краской. Вот что за глупая особенность организму – чуть что, так краснеть. И со стороны, верно, выглядит все так, будто бы покраснела она от девичьей стыдливости.
- Так вы согласны? – с придыханием поинтересовался женишок.
- На что?
- Как на что? – его левая бровь поднялась выше правой. – Я ж сказал?
- Расцвести над поляной? – Гражина подобрала юбки и поднялась. Хватит с нее. Уж лучше привычное матушкино зудение, чем эти, с позволения сказать, поэтические экзерсисы. – При всем моем уважении, это не в моих силах…
В выпуклых глазах жениха мелькнуло что-то… нехорошее.
- Замуж, - севшим голосом произнес он. – Вы согласны составить собою мое личное счастье? И выйти за меня замуж.
- Нет.
- Гражина! – возопила панна Белялинска, хватаясь за грудь, но за правую. После, конечно, вспомнила, что у приличных людей сердце слева пребывает и руки перекинула. Оглянулась, прикидывая, не упасть ли в обморок, но поняла, что ловить ее некому, а на козетке матушка восседает, стало быть, падать на пол придется, и передумала. – Гражина, что ты такое говоришь?!
Нет, еще бы седмицы две тому Гражина промолчала бы.
И уже дома, слезами и вздохами, попыталась бы матушку разжалобить, но ныне она вдруг явственно осознала, что та она, прежняя, была жалкою и никчемною.
- Правду, - она выдержала взгляд панны Белялинской. – Мы только познакомились, и сразу замуж?
- Я в вас влюблен!
- Уже?
- С первого взгляда, - жених неловко поднялся и отряхнул костюмчик. – Я как узрел вас, так сразу и понял, что вот она, женщина, с которой я могу быть счастлив!
Звучало хорошо.
И, та, прошлая Гражина, мечтала о подобном. Чтобы любовь, чтобы с первого взгляда и на всю жизнь… чтобы сердца в унисон и за руку держаться… и робкий поцелуй в щеку… стоило представить, как жених целует ее, прикасается к щеке розовыми влажными губами, и Гражину передернуло.
- Боюсь, - сдержанно сказала она, - не могу сказать о том же.
Воцарилось молчание.
Настороженное.
Злое?
- Мы с вами толком и не знакомы, - та прошлая Гражина никуда не исчезла. Ей было до жути неудобно за поведение Гражины нынешней, за злые ее слова и то смущение, которое должен был бы испытывать несчастный юноша после отказа. А вот нынешняя почему-то была уверена, что испытывает он отнюдь не смущение, а ярость, которую отчаянно силится скрыть. – И при всем уважении, я не готова связать свою жизнь с человеком, которого вижу впервые…
Она подхватила юбки.
Показалось вдруг, что панна Белялинска сейчас ударит.
Глупость… конечно, показалось… а матушка встала, чашечку с кофием нетронутым на столик вернула и произнесла.
- Нам, пожалуй, пора… - и голос ее был на диво спокоен.
- А я…
- Еще встретимся, надеюсь, - солгала Гражина. И жених ожил, встрепенулся.
- Конечно, встретимся, и в сердце своем я буду хранить надежду, что вы, о прекрасная Гражина, смилостивитесь…
