Затем он сказал:
– Я имел честь познакомиться с твоими матушкой и папой, когда они беседовали с доктором Термером несколько недель назад. Прелестные люди.
– Да, согласен. Они очень хорошие.
Прелестные. Вот уж словечко, которое я ненавижу. Такая пошлятина. Как услышу, блевать тянет.
Затем внезапно старик Спенсер принял такой вид, словно сейчас скажет мне что-то очень хорошее, что-то острое как гвоздь. Он сел еще прямее у себя на стуле и как бы размялся. Но это была ложная тревога. Все, что он сделал, это взял с колен “Атлантик-мансли” и попытался бросить на кровать, рядом со мной. Не добросил. Не хватило каких-нибудь двух дюймов, но он все равно не добросил. Я встал, поднял журнал и положил на кровать. Мне вдруг захотелось свалить к чертям из комнаты. Я почувствовал, что назревает зверская лекция. Я не так уж возражал против этого, но не хотелось слушать лекцию и при этом нюхать капли от насморка и смотреть на старика Спенсера в пижаме и халате. Совсем не хотелось.
И началось, еще бы.
– Что с тобой такое, парень? – сказал старик Спенсер. Он сказал это довольно жестко для него. – Сколько предметов ты сдавал в этой четверти?
– Пять, сэр.
– Пять. А сколько провалил?
– Четыре, – я чуть поерзал на кровати. В жизни не сидел на такой твердой кровати. – Английский я сдал, ага, – сказал я, – потому что проходил «Беовульфа» и “Лорда Рэндала, моего сына” и все прочее в Хутонской школе. То есть, мне почти совсем не приходилось что-то делать по английскому, разве только сочинения писать время от времени.
Он даже не слушал. Он почти никогда не слушал, если ты что-то говорил.
– По истории я тебя провалил потому, что ты ничегошеньки не знаешь.
– Я это знаю, сэр. Ух, знаю. Вам больше ничего не оставалось.
– Ничегошеньки, – повторил он. Вот уж, что меня бесит. Когда люди что-то вот так повторяют, хотя ты уже признал это с первого раза. А он и в третий раз сказал. – Ну ничегошеньки. Я очень сомневаюсь, чтобы ты хоть раз открывал учебник за всю четверть. Открывал? Говори правду, парень.
– Ну, я как бы пролистал его пару раз, – сказал я ему. Не хотелось его огорчать. Он был помешан на истории.
– Пролистал, значит, да? – сказал он так саркастично. – Твоя, э-э, экзаменационная работа вон там, наверху шифоньера. Наверху стопки. Подай сюда, пожалуйста.
Это был очень грязный трюк, но я пошел и подал ему свою работу – он не оставил мне выбора, вообще. Затем я снова сел на его цементную кровать. Ух, вы представить себе не можете, как я жалел, что заглянул к нему попрощаться.
Он держал мою работу с таким видом, словно это был кусок сами знаете чего.
– Мы проходили египтян с 4-го ноября по 2-ое декабря, – сказал он. – Ты сам их выбрал для написания эссе на свободную тему. Не желаешь послушать, что ты написал?
– Нет, сэр, не особенно, – сказал я.
Только он все равно стал читать. Учителя не остановишь, если он вознамерился что-то сделать. Он просто это делает.
Египтяне были древней европеоидной расой, проживавшей в одной из северных областей Африки. Последняя, как всем нам известно, является крупнейшим континентом в Восточном Полушарии.
Я должен был сидеть и слушать этот бред. Грязный трюк, как он есть.
Египтяне чрезвычайно интересны нам сегодня по разным причинам. Современная наука все еще пытается понять, какими были секретные ингредиенты, которые использовали египтяне, когда оборачивали мертвых, чтобы их лица не гнили бесчисленные века. Эта интересная загадка все еще бросает серьезный вызов современной науке двадцатого века.
