Анна вскочила, и гнев перекосил её красивое лицо:
– Врёшь ты всё! По округе давно слухи ходят, что к себе мужиков привораживаешь! Барон-немчин за тобой целый год таскался, и другие, кто попроще, тоже кобелями у твоего порога крутятся.
– Дура ты, – улыбнулась Лалия. – Мне и колдовать для этого не надобно. Мужчина сам чует, с кем ему прибыток будет, а кто станет для него вечной прорехой. Прощай!
– Знаю я, знаю! – завопила кружевница. – Ты на МОЕГО Яниса сама глаз положила! Разлучница! Ведьма! Пускай преисподняя под тобой раскроется!
– Вон! – И Анна не заметила, как оказалась на дороге, ведущей к рыбачьему посёлку.
– Горькую весть я тебе принесла, матушка, – прикрыв глаза ладонью, сказала Анна.
– Горькую? – подхватила Ирма. – Неужто поросёнок у меня в сараюшке околел, а я и не заметила? Или всем поутру манну небесную раздавали, а мне, нерасторопной, не досталось? Или совсем великое лихо – староста приказал бабам старше пятидесяти лет цыплят высиживать по ночам – несушек подменять?
– Нет, – разрыдавшись, ответила кружевница. – Яниса, твоего Яниса…
– Да говори же! Не тяни из меня жилы! Янис к завтрому должен с путины вернуться. Море спокойное. И кот, растянувшись, спит, значит с сыном всё в порядке.
– Яниса околдовала Лалия. Правда, правда! Ольгерка и Марта слышали, как она хвалилась, что приворожила твоего сына. К себе, ненасытной! Да сказывала, что приворот тот до смерти. А уж до чьей смертыньки и ужу понятно.
Ирма тяжело опустилась на лавку.
– Как же это? Единственное дитя ведь.
– А ей, стерве окаянной, того и хочется – чужими бедами грех свой полакомить. Может, и моего Валдиса зубами волчицы-лихорадки загрызла? С неё станется!
Выйдя на улицу, Анна быстро сбросила плаксивую маску и усмехнулась:
– Посмотрим теперь, кому Янис достанется: тебе, кровопийце, или мне, смиреннице?
– Ох, сынок, живой! – кинулась к Янису Ирма.
– С чего мне мёртвым-то быть? – удивился сын. – Рыбы нынче столько взяли, что чуть лодки ко дну не пошли. Старый Денкас говорит, что такого и не упомнит, а он пожил немало. Хватит на продажу и себе – на засолку. Радуйся, мать!
– Это она творит…
– Кто она? Лайма, богиня судьбы и удачи, которой наши предки поклонялись, или богоматерь христианская? Неужто рыбачьим потом прельстились?
– Лалия, ведьма с Рябинового хутора.
– Глупости!
– Бабам известно стало, что она тебя облюбовала, чарами окрутила, на цепь чёрную посадила. А чтобы завлечь к себе, подкупила уловом великим. Пусть подавится хвостом рыбьим, негодница! Нам ничего чужого не надо. Свали рыбу в овраг, может, так от смертной тени избавимся.
– Не для того я в море жизнью рисковал, чтобы меня бабьими сказками пугали, – взорвался Янис. – Сам к ней пойду. Она хоть и ведьма, а дурного я про неё не слышал. И мне правду скажет.
Он оседлал гнедого жеребчика, укрощённого настолько, чтобы хозяин не мечтал о конской колбасе, и в равной степени – свободолюбивого, чтобы восхищать мир своей резвостью. Тутуй стучал копытами по дороге, ведущей в лес, а Янис любовался яркоокрашенными клёнами, оранжевыми корзинками рябин, уверенностью вязов и дубов. Вскоре они добрались до луга, заросшего клевером. На дальнем конце его стоял просторный дом с пристройками. Молодой рыбак, чувствуя, что краснеет, пригладил непослушные вихры и повторил про себя заготовленную речь:
– До меня слухи дошли, что ты на меня колдовское ярмо напялила. А я тебе, Лалия, по возрасту в сыновья гожусь!
