Вот что меня всегда поражает в нашем начальнике – это его умение ухватить суть дела, открыв первую страницу. Некоторые зональные прокуроры все дело прочитают от корки до корки и ничего не поймут, а шеф просмотрит по диагонали и тут же даст ценные советы или завопит, почему не сделано самое важное, и оно действительно оказывается самым важным и приведет прямо к раскрытию.
– Ну что молчите, Мария Сергеевна? Когда вам эксперты скажут, что орудие одно, тогда и приходите с серией.
– А можно, я сейчас позвоню? – Я потянулась к телефонной трубке, и шеф поставил передо мной аппарат.
Набрав номер телефона заведующего моргом, я заглянула в одно из дел, чтобы уточнить фамилию потерпевшего – Арзубов, а мне все время хотелось назвать его Арбузовым. Завморгом ответил практически сразу.
– Юрий Юрьевич, привет, прокуратура беспокоит.
– Маша, сто лет проживешь. Как раз собирался тебе звонить. У меня тут Стеценко и Маренич, перемываем тебе косточки...
– По поводу?
– По поводу твоих ударенных.
– Ты хочешь сказать, что все наши трупы из парадных ударены одной колотушкой?
– Про все не знаю. – Юрий Юрьевич зашелестел бумагами. – Мы же только двоих вскрыли, остальные-то бедолаги живы, а?
Я подтвердила.
– Еще посмотрим, что физико-техники нам скажут, – продолжал Юра, – но мы тут сами посмотрели и кожные лоскуты, и препараты черепа. Очень характерные повреждения. Пока не можем сказать, что за орудие... Что, Саша?
Послышался приглушенный голос Стеценко.
– А-а. Вот Саша говорит, что похоже на какой-то профессиональный инструмент, геологический там, геодезический, какие еще бывают? В общем, сложной конфигурации, там и ребра, и грани, и какой-то шип. Вот за этот шип мы и зацепимся.
– Алло, Мария Сергеевна? – В трубке зазвучал голос Стеценко. – Маш, физико-техники на металлизацию проверили, все отпечатки цветные, металла в ранах полно. И спектрография одинаковая. Ты бы подъехала, а? Посмотрим вместе. Может, по орудию определимся...
– Саша, у меня другое предложение, – вдруг сказала я. – Отпустит тебя Юрий Юрьевич? Давай вместе съездим в больницу, где мой последний потерпевший, поговори с доктором, который его оперировал. Я хочу знать, какое там орудие.
Мы со Стеценко, заручившимся согласием заведующего моргом, договорились встретиться через час в метро, и я положила трубку.
– Ну что, я уже не нужен? – добродушно спросил шеф, толкая ко мне по столу кучку «глухарей». – Вернетесь или...
– Как получится, Владимир Иванович, – пожала я плечами. – В принципе это недолго.
– А вы не торопитесь. Прогуляйтесь, погода хорошая. А то жизнь пройдет, а вам, кроме уголовных дел, вспомнить не о чем.
И шеф почти неуловимо подмигнул мне, чем привел в полное смятение. Но полностью расслабиться не дал, окликнув, когда я была уже в дверях:
– Через две недели по двум вашим взяткам заслушивание в городской.
– О-о! – Я остановилась, не оборачиваясь. – Владимир Иванович, мне не разорваться... Я же вчера по «глухарю» работала...
– Через две недели, – внушительно повторил шеф. – Счастливо прогуляться.
Зоя, сидевшая в канцелярии за компьютером, конечно, поинтересовалась, чего это я вывалилась от шефа, как пыльным мешком стукнутая. Я объяснила, что сначала дорогой шеф открытым текстом предложил мне в рабочее время погулять со Стеценко, а стоило мне размечтаться, предательски привязался с делами по взяткам. Зоя мне посочувствовала, но вид у нее был отсутствующий. Понятно, Горчаков сегодня с утра поехал в городскую прокуратуру согласовывать формулу обвинения, а в разлуке с объектом своей страсти Зоя сама не своя. Шеф уже смирился с тем, что Зоя выезжает на трупы вместе с Горчаковым в качестве верного оруженосца, таскает его дежурную папку, подшивает его дела, составляет описи и печет своему ненаглядному торты в форме сердца. Остатки засохших «сердец» доедает вся прокуратура, поскольку у Горчакова уже из ушей лезет. Тут я снимаю шляпу перед Зоей: укормить Горчакова так, чтобы он доесть не мог и с кем-то поделился, – уметь надо. Это не каждому дано.
