– Ну как, Олюшка?
Ольга обернулась и грустно ответила:
– Все так же, мама, – и тут же добавила, кивнув на меня: – Это следователь из прокуратуры.
Женщина бочком вошла в палату и остановилась у дверей. Типичная южная внешность, полная фигура, какое-то невыразительное платьишко с короткими рукавами и очень выразительные черные глаза.
– Ох, горюшко! – тихо вздохнула она, как бы про себя, не сводя глаз с безжизненной фигуры зятя.
Открывшаяся дверь чуть не стукнула ее, и она подалась в сторону. Это явились доктор, что-то жующий на ходу, и сопровождающий его Кужеров. Доктор деловито подошел к больному, взял его за руку и сосчитал пульс, потом что-то поправил в подключенном приборе. Потом поднял ему веко и посмотрел в зрачок.
– Ну что? – бодро спросил он больного, прожевав то, что было у него во рту, и уставясь ему в глаз. – Вот следователь тут поговорить хочет... А? Можешь?
Я, затаив дыхание, смотрела на Коростелева. И чувствовала себя слоном в посудной лавке: человек только отходит от тяжелейшей операции, глаза открыть как следует не может, а я приперлась, чтобы освежить ему впечатления, как его долбанули по голове (кстати, странно, как этот занюханный доктор успешно сделал сложную нейрохирургическую операцию). Но Коростелев открыл глаза пошире и слабым голосом проговорил:
– Могу...
Я подалась к нему, а за моей спиной доктор распорядился:
– Народцу тут многовато. Посидите, граждане, в коридоре, а? Давайте, давайте.
Краем уха я услышала возражения Ольги:
– Я хочу остаться...
Я обернулась и увидела, как Кужеров за локоток ведет к выходу упирающуюся Ольгу. Неожиданно она оттолкнула его с такой силой, что Сергей с трудом удержался на ногах, и подбежала к постели мужа.
– Ольга, – я положила руку ей на плечо, – здесь действительно много народу; это и больному тяжело. Я обещаю, что долго не задержусь, просто выясню самые важные вопросы, хорошо? А вы пока можете поговорить со своей мамой. Ладно? И доктор здесь, вы можете быть спокойны за Виктора...
Она резко оттолкнула мою руку, глаза ее зло заблестели:
– Я имею право быть рядом с мужем!
Видит Бог, мне не хотелось с ней ссориться. Разве можно ссориться с потерпевшими? И понять ее можно было – зачем нужны эти дурацкие допросы, когда муж в таком тяжелом состоянии? Только что прооперирован... Я уже склонна была разрешить ей остаться – ну в конце концов, что такого, если жена побудет рядом с мужем во время этого разговора? За руку подержит, ему будет легче... Но тут вмешалась мать Ольги:
– Олюшка, – сказала она твердо, – пойдем, подождем в коридоре, я хоть словечком с тобой перекинусь. Пойдем, ласточка моя. – И она увела Ольгу из палаты, а я опять наклонилась к потерпевшему.
Он приоткрыл глаза и тихо, но внятно спросил:
– Кто это?
– Это ваша жена, Ольга, – сказала я, успокаивающе поглаживая его по руке. – Виктор Геннадьевич, вы помните, как вы оказались в той парадной?
– Виктор Геннадьевич? – переспросил он. – В той парадной? В какой?
– Там, где вы получили травму. Вы в больнице, вам недавно сделали операцию...
– Я понимаю,– слабым голосом сказал он. – Почему вы называете меня Виктор?
– А как вас называть?
Он помолчал и закрыл глаза. Потом, не поднимая век, проговорил:
– Не помню. Я не помню, как меня зовут.
– Вас зовут Виктор Геннадьевич Коростелев, – терпеливо подсказала я, но он чуть качнул головой из стороны в сторону, и доктор испуганно дернулся.
