– Дома у меня н-нет, – хмыкнул Вик. – И я ни в чём не виноват, так что м-можете хоть котлован под трейлером вырыть и взорвать его к чёртовой матери. Но вот в-вы ответите, шериф, сами знаете, по какой статье. Озвучить перед вашим коллегой или не стоит?
– Я в курсе всего, Крейн, не распаляйся, – предостерёг Стивенс.
– Тогда хорошо. Жестоко и регулярно избивать собственного ребёнка – это срок, для вас, шериф. Конец к-карьеры, а ещё – тюрьма, и если Д-джонни расскажет обвинителю, что такого вы с ним сделали на прошлый Д-день благодарения, клянусь: я п-поеду в Бангор или Огасту с ним, и тогда на парне наверняка н-найдутся ваши биологические следы. Уж мы п-постараемся это доказать.
Я медленно прислонила ладонь к пересохшим губам и отошла от двери, словно она была измазана дерьмом. Не могу поверить в это: собственный отец истязал Джонни. Всё встало на свои места. И почему Джонни так болезненно и агрессивно нападал на всех, кто ему не нравился, и странные выпады на Вика и тех, кто не может ему ответить. У Джонни психологическая травма, но вряд ли он может выместить зло на отце – и вымещает на слабых, пинает лежачего, чтобы заглушить свою боль. Хуже того. Выплёскивает боль на старого врага папаши.
– За ту штуку с к-кислотой я, так и быть, ничего не предъявлю, мы с Джоном всё вы-выяснили, я не в обиде на него. – Вик говорил так безжалостно и зло, что я даже не могла представить выражение его лица. Так, значит, это был всё же Джонни. – И д-даже рад, что п-после этого у нас состоялся разговор. Но т-требую, чтобы вы оставили своего сына в п-покое.
– И как же я должен это сделать? – усмехнулся шериф. – Стивенс, видал? Он ставит мне ультиматум. Знаешь, что такое ультиматум? Это когда либо по-твоему, либо никак. Да уж. Наш команчи серьёзно настроен, Стивенс…
– Могавк, – вкрадчиво перебил Вик. – У индейцев не одно п-племя, они все разные, мистер П-палмер, и люди там тоже все разные. Я же не называю в-вас датчанином или испанцем, мне, в общем-то, всё равно, кто вы. Белая собака на моей земле – она так и так б-белая собака…
Бам!
Шериф куда-то с грохотом впечатал свой кулак. Воцарилась тишина. Потом Палмер яростно сказал:
– А теперь послушай меня, ты, дерьмо Чингачгука. Я – шериф Скарборо, законный представитель власти, и, если потребуется, мои люди докажут, что это ты зарезал всех, кто участвует в деле Крика. Этот неуловимый-мать-его-подонок убил двух полицейских: прямой путь за решётку в камеру смертника, где тебе было место ещё в семнадцать лет. Ты, кажется, забыл, что одно убийство уже висит на твоей совести?
Мои руки стали ледяными, а сердце сжалось так, что я задохнулась и облизнула губы, схватив воздух ртом. Вик – убийца? Этого быть не может. Он не способен. Шериф просто врёт!
– Тебе напомнить, Крейн?
– Нет.
– Ах, нет? Но, ублюдок, я напомню. Майкл Уолш, забыл? Он из-за тебя пролетел двадцать четыре этажа и превратился в бекон на шпажке. Это я, а не ты, индейская мразь, смотрел в глаза его матери, когда сообщал, что её единственный сын мёртв, потому что погнался за каким-то подонком и сорвался со стрелки. Это не ты боялся, что она задохнётся насмерть от горя. Не ты слушал, как она воет у себя дома.
– Майклу Уолшу не стоило т-травить беспомощного п-пацана, угрожая его искалечить. Девять на одного, думаете, это честно? – огрызнулся Вик. – Думаете, его матери сказали о таком? А о том, что он стрелял в меня б-боевыми па-патронами? Нет. Раз Майкл Уолш был ангел, тогда п-почему он упал со стрелки, но не полетел?
