Ловушка - страница 5

Ни рая, ни ада, о которых любят говорить остальные, не существует – только жизнь. И свою отец прожил как положено.

Внутри часовни толком ничего нет – каменный алтарь напротив украшенного витражом окна, пара длинных скамей и крошечная исповедальня, куда уже много лет никто не заглядывает. На одной из скамей он и сидит – тот, ради кого Лили приходит сюда снова и снова.

Люди за пределами острова ни сном ни духом о Спасителе, но здесь к нему относятся со всем уважением. И он – мужчина немногим старше самой Лили – последний из его жрецов, настоятель этой часовни.

– Доброе утро, – она садится рядом, но не смотрит на него. Рассматривает витраж – сквозь изображенные на нём черно-зеленые щупальца пробиваются солнечные лучи, а контур звезды из прозрачного стекла будто светится изнутри. – Александр.

Имя плохо ложится на язык, ей не нравится его произносить, но «святой отец» звучит ещё хуже. Особенно тогда, когда он не единожды просил её обращаться к нему именно по имени.

– Доброе утро, Лили, – мгновенно откликается он и откладывает в сторону потрепанную, видавшую виды книгу. «Учение Спасителя» – она часто читала её в детстве. – Ты сегодня рано. Ты же знаешь, что я не начинаю службы в такую рань.

Она знает. Смотрит на его светлые, почти платиновые волосы, заглядывает в неестественно яркие, зеленые глаза – правый пересекает длинный, косой шрам, – и говорит себе, что ей должно быть стыдно. Ей бы запереться в исповедальне и каяться в своих грехах до самого вечера, но на это не хватит сил. Её желания не нарушают ни единого правила.

Ни единого. Спаситель не запрещает им ни любить, ни желать друг друга. Спаситель требует помнить. Чтить. Слушаться. Но сегодня она явилась сюда не только для удовлетворения своих желаний.

– Я хотела поговорить об отце, – пальцами она комкает подол длинной юбки, не замечает, как выбивается из простого хвоста прядь темных, словно водные глубины, волос. – Я уверена, что при жизни он не нарушил ни единого правила. Но одного я никак не могу понять. Ты же всё время здесь, почему за последние годы он ни разу не заглянул в часовню? Кто-нибудь, кроме меня, сюда вообще заходит?

Да, ни садовник, ни кухарка, ни сторож поместья никогда не высказывали своей верности Спасителю. Даже врач, который в течение двух лет следил за здоровьем отца и по сей день живёт на острове вместе с ними, не проникся верой. Но ничего подобного от них и не ждали. Они – не Стоуны и ничего Спасителю не должны, но отец – он мог бы зайти хоть на один молебен за последние пару лет.

В какой-то момент ей начало казаться, будто они с Александром в ссоре, потому что стоило ей упомянуть его имя, и на лице отца тут же пролегала глубокая тень. Да и сам святой отец то и дело кривился, когда она говорила о ком-нибудь из родственников. Но ни тот, ни другой ничего ей не рассказывали.

– Ты единственная, кто верит столь искренне, Лили, – он улыбается ей, а его глаза будто сияют изнутри. Её пробивает дрожь, – от макушки и до кончиков пальцев – словно этими глазами смотрит на неё сам Спаситель. – И кроме тебя никто уже не желает молиться нашему владыке у его алтаря.

Его слова отвлекают. Засмотревшись, позволив себе поддаться магии его голоса, – этому мягкому, успокаивающему и тягучему звучанию – она выбрасывает из головы всякие мысли о погибшем отце. Сейчас она один на один с гласом владыки, и слушать должна лишь его одного.