– Ну
тебя, – отмахнулась Инка.
– Это ты
себя «ну», меня не надо, – неожиданно взорвалась Лескина. – Порешь полную …, и
не врубаешься, что несёшь. … – не мешки ворочать? Места тебе много? И ещё
больше будет, когда всех сожрут эти … комарики. Была фантастика, станет
ужастик. Тут без них ящик тошно смотреть, батя, как включит, и сплошняком: то
деточки, … их мать, толпой одного …, котятам камеры пыток устраивают, то
взрослые … за пузырь водяры или бабкину пенсию на фарш …, то… Да на …
перечислять …! – в выражениях она никогда не стеснялась. – А по другому каналу
… с рыбьими глазами рот разевает, типа, певица, голоса нет, зато … есть
нестираемая. В сеть залезешь, а там «яжедевочки» жизни учат, в мозгах полторы
извилины, феном проплавленные, но оно «блогер» и звучит гордо. А рядом
«яжемальчики» их в морду подстилками называют, это если ласково, и под плинтус
суют, а им нормально, хихикают и всё зашибись…
Натаха бушевала, а я приходила во всё
больший ужас. Зациклившись на тех тенях, которые ползали за мной, которые
присосались к тем, кого знала, я абсолютно не задумывалась об их реальном
количестве. Не просто не задумывалась, старалась не замечать даже те, которые
попадались на глаза, а они попадались и не так уж редко. Но не было мне дела до
незнакомых людей, не волновали, не трогали. Хватало матери, девчонок, ещё
нескольких человек… В общем, список небольшой, и то затолкавший в депрессию и
разочарование от несоответствия жизненных реалий книжным идеалам. А теперь мне
стало страшно. Если представить, что всё, о чём говорит Лескина, результат
нашествия пустотников… Это кошмар в немыслимых масштабах.
Телевизор я смотрела не часто и точно не
криминальные хроники, в новости заглядывала от случая к случаю, в основном,
когда забегала к матери, она их не пропускала, а мне было неинтересно. Могла
ещё прочитать заголовки в новостных агрегаторах поисковика, заглянуть в
какую-нибудь любопытную статью из разделов науки и культуры или совсем
глобальную из общих по стране, и всё на этом. По упомянутым блогам вообще не
бродила, мне от одних их названий плохо становилось. Так что была совершенно не
в курсе всего озвученного и сейчас чувствовала себя почти пещерным жителем,
самостоятельно замуровавшим вход в свою пещеру, оставив лишь крохотное окно в
окружающий мир. Молодец я, ничего не скажешь. И…
И не сделаешь. Что от меня зависит? Что я
могу? Да ничего! Я даже тем, кто рядом помочь не могу. Разговаривать с ними?
Они меня не слышали, не хотели слышать, ни мать, ни девчонки. Может, что-то ещё
получилось бы до теней, но я всегда опаздывала, не могла предугадать, кто
станет следующей жертвой. А потом было поздно. Ребекка Ивановна сразу говорила,
что присосавшихся трогать нельзя, может плохо закончиться для «донора». Правда,
она ещё говорила, что с «беспризорными» можно бороться, но не успела научить,
как, и объяснить, насколько далеко заходит это «бороться». А об уничтожении
речь шла лишь в одном случае: если они преступили Закон и полезли насильно, без
согласия. К Лучу и ко мне полезли. Вот и выходит, что ничего я не могу и
неизвестно, кем являюсь. Я же их убила.
–
Короче, Даха, что бы тут ни ныла эта защитница комаров, те, кто мочат это
дерьмо в твоём кине, – красавы, респект им и уважение. И слава тем, кого не
знаю, что кино не документальное, – Лескина позиционировала себя ярой
атеисткой, но соглашалась, что есть кто-то, кто стоит над всем и это всё
регулирует.
