- Тетушки, как всегда, преувеличивают… но дедушка Дунай и в самом деле имеет влияние на все местные дела, с ним считаются.
- Местный “авторитет”? - она решилась спросить прямо. - Вроде… вроде дона Корлеоне?..
Роман усмехнулся:
- Можно и так сказать… хотя все эти итальянские доны - просто мелкая рыбешка рядом с нашими волжскими сомами…
- Чем... чем он занимается?..
“Надеюсь, не похищениями людей и не продажей их в рабство…”
- Волгой. - черные, как смоль, длинные ресницы даже не дрогнули. - Как сказали бы твои московские “доны” - “сидит на водных ресурсах”.
“Ах, вот оно что!.. Волга… Осетры, черная икра, теплоходы... или вообще - нефтяные танкеры?.. Да еще и гостиничный бизнес, судя по усадьбам в Плёсе... Господи, я, наверное, сплю...“
Надо было еще что-то спросить, уточнить, но на языке у Жени крутился единственный глупый вопрос:
- А почему… почему у твоего дедушки такое странное имя - Дунай?
- Это наше семейное имя… - Роман заговорил с ней еще ласковее, как с ребенком. - Много-много лет передавалось от отца к сыну… одно и то же на весь наш род… пока мой папа не нарушил семейную традицию и не назвал меня Романом.
- А почему…
- Ну какая же ты любопытная, Женечка!..
Темные губы почти касались ее губ, будя воспоминание о недавнем сладком поцелуе, и снова внизу живота нарастало влажное, томительное желание… всегда непонятный и пугающий для нее “секс с незнакомцем”, виденный только в кино и в любовных романах, вдруг обрел реальные очертания и конкретный образ… Образ молодого человека с шелковистыми черными волосами, с глазами глубокими, как Волга, и темными, как летняя ночь, с белоснежной кожей и прекрасными точеными чертами лица.
Роман почувствовал ее смятение, резко вдохнул, на миг теснее прижался к ней грудью и бедрами - и сейчас же отступил назад, сказал спокойно и повелительно:
- Пойдем! - и она, больше не сопротивляясь, покорно вложила пальцы в его ладонь.
***
Комната, где они оказалась через пару минут, была полукруглой, со светлыми стенами, расписанными с большой фантазией и искусством, со множеством зеркал в серебряных рамах, и с одним-единственным витражным окном - сквозь цветные стекла проникал свет, но ничего нельзя было рассмотреть.
Повсюду стояли кронштейны для платьев, сплошь увешанные разнообразными нарядами, на любой случай и вкус, полочки с обувью на любую ногу, открытые лари, набитые тканями всех фактур и цветов радуги… В довершение впечатления, посреди всего этого великолепия, возвышался резной стол из розового дерева, сплошь заставленный шкатулками с драгоценностями. Длинные нитки из крупных жемчужин, золотые диадемы искуснейшей работы, осыпанные мелкими бриллиантами, черепаховые гребни, инкрустированные изумрудами и рубинами, браслеты, перстни, ожерелья…
Такой красоты Женя не видела даже в Историческом музее, на выставке украшений из императорской коллекции, не говоря уж о банальных ювелирных салонов. Мерцание золота, перламутровые переливы жемчужин, гипнотический блеск алмазов могли бы свести с ума легкомысленную женщину - и Женя чувствовала, что градус ее легкомыслия стремительно повышается и скоро дойдет до точки кипения. Хотелось все потрогать и все примерить, пропустить между пальцами округлые гладкие бусины, накинуть на себя шелк, надеть диадему и покрутиться перед зеркалом этакой Марьей Моревной…
Она исподтишка взглянула на Романа - и покраснела, потому что он с улыбкой наблюдал за ней и, конечно, понимал, что творится в душе особы, столь падкой на изящество и красоту.
