Если бы Габриэлу Панини вдруг попросили дать подробную характеристику крестной матери своей дочери, она бы слегка растерялась. Розана не обсуждала парней, не интересовалась искусством или музыкой, была равнодушна к косметике и вещам, у нее не было любимых артистов или фильмов, газет и журналов она также не читала. Да и одевалась она все время сдержанно и строго как сеньора в возрасте, а не молодая девушка, что производило соответствующее впечатление на окружающих. Габриэле понадобилось время, чтобы привыкнуть к странностям новой знакомой, но со временем она списала их на полученную психологическую травму и перестала замечать. Одно было точно: Розана очень тепло относилась к Наталии (которую, впрочем, ни разу за эти годы не называла по имени, будто оно ей претило), и девочка отвечала ей взаимностью. Она принимала активное участие в жизни своей крестницы, и Габриэла признавалась себе, что без постоянной помощи со стороны подруги ей было бы гораздо тяжелее, ведь ни разу в своем материнстве она не столкнулась с трудностями воспитания ребенка по-настоящему в одиночку. Вот и сейчас: ее саму срочно вызвали на дежурство в больницу, где она работала медсестрой, и Наталия остается дома одна. Но нет. Один лишь вежливый звонок Розане с вопросом, не сможет ли она провести эту ночь здесь или хотя бы взять к себе крестницу, и вот та уже наверняка находится в пути из района Бельграно, где жила.
В дверь позвонили.
– Я открою! – крикнула Наталия, и быстрее, чем ее мать сдвинулась с места, выбежала в прихожую. На пороге, облаченная в пальто мягкого розового цвета, стояла Розана Литвийская, обнимавшая себя за локти. Вид у неё был измученный. Без того всегда бледное лицо сейчас казалось еще светлее.
При виде сияющей румянцем девочки она на мгновение растерялась.
– Привет, дорогая, – пробормотала она, позволяя себя обнять. – Как себя чувствуешь?
– Отлично! – не поняла вопроса Наталия, пожимая плечами. – Правда, я всю ночь не спала, мне не хотелось… – и понизила голос, чтобы мать не услышала. – Поэтому я слушала музыку в наушниках.
– Ах… Музыку… – в замешательстве протянула Розана, явно не ожидавшая такого ответа, и растянула губы в улыбке.
В гостиную вышла хозяйка дома. Обе женщины обменялись приветственными касаниями щека к щеке.
– Я очень рада, что ты смогла прийти, – сказала Габриэла. – Извини за вопрос, но ты выглядишь нездоровой, и теперь меня начнет терзать совесть…
– Я действительно ужасно себя чувствую еще с прошлого вечера, но, поверь, ты никак не можешь повлиять на это. Я зависима от лунных фаз, ты ведь помнишь, – сдержанно прибавила Розана. – Но мне уже намного лучше, я с удовольствием проведу вечер в обществе своей очаровательной крестницы…
А про себя она прибавила:
– Очень надеюсь, что никто из воинов не будет меня разыскивать на привычной кодовой частоте, а то такое явление у себя под носом Милагрос теперь уже не забудет…
…
Когда перед сном Розана заглянула в комнату девочки, чтобы пожелать ей доброй ночи, она заметила, что та увлечённо что-то рисует, разложив вокруг себя карандаши и фломастеры.
– Дорогая моя, – принцесса Лунных Островов упорно избегала называть племянницу именем, которое было записано в ее документах. – Ты не собираешься ложиться спать?
– Я занята, – ответила та, не поднимая головы. – Я не хочу спать… Мне нужно это сделать…
– Сделать… что? – Розана осторожно приблизилась, вытягивая шею, и замерла в изумлении, уставившись на неоконченный детский рисунок. Несмотря на свою корявость, тот все же формулировал довольно внятный сюжет. В центре альбомного листа стояла женщина в белом одеянии, подняв руки вверх, а вдруг неё столпилось множество расплывчатых темных фигур, среди которых выделялась одна – самая высокая. И именно ее сейчас юная художница интенсивно закрашивала в синий цвет. В углу рисунка сверкал огромный желтый полумесяц, а рядом плыли облака.
