– Ступай в свою комнату.
Андрей замер у стола – солидный джентльмен, одетый в вязаную кофту, застёгнутую на четыре пуговицы из пяти, благодаря чему возможно было рассмотреть ворот аккуратной сорочки; отглаженные брюки и туфли из натуральной кожи. Когда-то бравое, лицо теперь покрылось морщинами, казалось крайне утомлённым, и сложно было не заметить страшных синяков под карими глазами. Короткой тёмно-русой шевелюрой, усами и бородой почти овладела седина. Седеть Андрей начал в двадцать девять, когда врачи сомневались, что новорождённый Матвей дотянет до следующего утра. Потом был срок не больше семи дней, а после месяц, год… Однако, как Денисов-старший многократно заявлял, за всю жизнь он лишь раз был счастлив по-настоящему – когда услышал первое слово своего бесценного малыша – «папа».
Теперь же, в сорок восемь, Андрею Георгиевичу смело давали пятьдесят семь, а иногда и все пятьдесят девять.
Гриша пропустил родительский наказ мимо ушей и, остановившись на безопасном расстоянии от отца, направил на него настойчивый взгляд детских глаз, в которых отражалась отвага.
– Тебе не велено сюда заходить! – Андрей Георгиевич повысил и без того суровый тон.
Сколько Гриша себя помнил, по приказу хозяина в этом доме ему запрещали не только есть за общим столом, но и вообще появляться на кухне. По выходным он питался в чулане под надзором Ольги Захаровны; ребёнка кормили дважды в сутки тарелкой каши на воде и никогда не давали добавки. По будням мальчик получал возможность завтракать и обедать в школе. Андрей Георгиевич ни за что бы не стал оплачивать ненавистному чаду школьное питание, но было одно обстоятельство, заставившее мужчину пойти на это. Федя Могилевский делился с Гришей едой, а юный Волков отдавал лучшему другу всю порцию и даже хотел уговорить Людмилу, чтобы она в следующем месяце заплатила за всех троих. Такого унижения князь Денисов терпеть не стал и с тех пор регулярно оплачивал школьное питание среднему отпрыску, но взамен по будням запретил под страхом увольнения давать тому даже крошку хлеба на территории особняка.
– Я всю четверть учился без двоек и троек… – начал Гриша, но увидев холод в глазах отца, невольно взглянул на руки. – Ну, было несколько замечаний за поведение… – продолжал он, а выражение лица Андрея осталось прежним. – Я очень старался провести декабрь без драк. Правда-правда! Кодрян опрокинул горшок с фикусом, но весь класс показал Варваре Александровне на меня… Учительница велела идти к директору. Олега не было в школе, а Федьку с последних уроков забрала Герда Андреевна на репетицию к новогоднему празднику. Когда я возвращался в класс, увидел, как старшеклассники избивают его… Я не мог не вмешаться! – Лицо мальчишки стало не по-детски серьёзным.
Отец лишь приблизил к устам полупустую чашку чая и осушил до дна.
– Сегодня получил пятёрки по английскому языку и граждановедению и четвёрку по математике. Пожалуйста, посмотрите мой дневник и убедитесь – я всю четверть старался! Он в ранце, – попросил Гриша.
Князь Денисов резко опустил пустую чашку на белоснежную скатерть и собрался вызвать охрану, которой приказывал не мозолить глаза, пока его милость трапезничает.
– Позвольте мне пойти на школьную Ёлку, отец! – сказал мальчик, осознав, что осталось совсем немного времени на то, чтобы спасти эту попытку.
– Куда только смотрела твоя бездельница-няня, коль ты здесь оказался? Что ж, за нарушения ты получишь сполна. А пока прочь с моих глаз, оборванец! – жестоко сообщил Андрей Георгиевич. Каждое слово, произнесённое устами этого человека, подобно сотне игл вонзилось в раненую душу ребёнка, обида и злость переполнили чашу терпения, и эмоции устремились наружу.
