– Тысячелистник.
Профессор прищурилась, будто хотела прочесть мои мысли.
– Верный выбор. Но вы забыли одну вещь. Если использовать тысячелистник неправильно, он не спасёт, а убьёт. Помните об этом.
Студенты переглянулись, словно закипевшие чайники. Профессор же повернулась обратно к столу, взяла в руки пузырёк с жидкостью насыщенного изумрудного цвета и подняла его.
– Трава – это сила. Она может лечить, убивать, сводить с ума, раскрывать тайны или прятать их. И только тот, кто умеет мыслить… коварно, – она сделала паузу, её взгляд скользнул по рядам, – сможет её по-настоящему использовать.
Джоанна Лилит продолжила лекцию, но каждый её жест, каждая интонация внушали чувство, что она не просто учёный, а хранительница того, чего стоило бы опасаться.
– Вот язва, – прошептала Иден мне на ухо.
5
Морозный вечерний воздух хлестнул меня по лицу, как только я вышла из корпуса. Клочки мутного тумана объяли мои спутанные волосы, затрагивая неприкрытую шарфом часть шеи. Иден пришлось задержаться, поэтому сквозь вечернюю темноту я шагала в одиночестве. К моему удивлению, дворецкие не спешили закрывать ворота. Они топтались рядом с центральным корпусом, нервно пуская сопли в свои носовые платки.
Стоило мне подойти ближе, как Томас мгновенно очутился рядом, переплетая наши пальцы до едва слышного хруста. Возле двустворчатой парадной двери – мои бесстрашные друзья, страстные, бурно обсуждающие что-то, что мне пока неизвестно. Внизу единственной безопасной дороги показались два ослепительных глаза, нервно мигающих и плавно приближающихся. Я вопросительно посмотрела на Томаса, но тот лишь кивнул в сторону центрального корпуса.
Вестибюль был залит мягким оранжевым светом камина, чьи языки пламени неустанно плясали, отражаясь в старинных латунных подсвечниках на полке. За окном царила осень, горный ветер гнал вдоль сада шуршащие ворохи листьев, а дождь постукивал по стеклу, добавляя едва уловимую меланхолию к общей атмосфере. Джереми топтался у огня, согревая окоченевшие пальцы. Кожаные перчатки изящно свисли с кармана пальцами вниз. В вестибюле пахло выпечкой. Я сидела в кресле, завернувшись в пальто Томаса. Отхлебнув немного ещё дымящегося чая, я вдруг ощутила, как в груди разгорается невыносимое жжение. Я сделала глубокий вздох.
– Ты в порядке? – поинтересовался Томас.
– Да, просто немного устала, – отмахнулась я.
Очертания друзей постепенно сливались в одно большое пятно. Дыхание ощущалось рваным, как будто каждая попытка вздохнуть становилась пыткой. Я прижала руку к груди.
– Дженевив, что происходит?! – воскликнул Томас.
Острая, невыносимая боль вонзилась в грудь, разливаясь волной под рёбрами и отдаваясь в спине. Иден обеспокоенно склонилась надо мной и взяв моё лицо в свои руки, спросила:
– Это сердце?
– Нет, всё в порядке. Мне уже лучше.
– Дженевив, ты должна обратиться к Руссу за помощью.
– Позже, обязательно, а сейчас у нас есть проблемы посерьёзнее.
– Дженни…
– Я в порядке!
Боль в груди постепенно отступала. Я вновь слышала, как трещит камин, и как перебрасываются обрывочными фразами служанки, топчась в коридоре кухни.
– Лучше объясните, что за хаос твориться?
– Мои родители, – ответил Джереми. – В обед одна из служанок проболталась о случившемся, и теперь отец примчался сюда, чтобы увезти зад единственного наследника как можно дальше.
– Нет, этого нельзя допустить, – всполошилась Мэгги. – Мы можем рассказать о наших подозрениях. Пускай губернатор отправит кого-то допросить Руссу.
