Женя играл слабее, чем мы думали, и я легко заработал двадцать одно очко плюс дюжину шампанского.
Но Женя не сдавался. Он собрал соседских мальчиков, выявил лучшего игрока и уже без пари выставил его против меня. Когда тот забивал мяч, Женя обрадовано кричал:
– Дай этому хрузину!
Я проиграл, а о шампанском мы больше не вспоминали…
* * *
Однажды в полдень к нам в редакцию позвонил секретарь Союза писателей Иосиф Нонешвили.
– Выручайте, ребята, – сказал он по-свойски, – ко мне приехала молодая поэтесса Белла Ахмадулина, жена Евтушенко, а я занят по горло. Покажите ей Тбилиси, вам будет интересно с Беллой.
Иосиф угостил нас фруктами из родной деревни и рассказами о себе.
Талантливый поэт, он вовсе не был чужд привычке современной быть вечно и у всех на виду. Иосиф очень любил выступать перед аудиторией, которая отвечала ему взаимностью. После развенчания культа личности, он на каждом вечере читал в угоду своей публике стихи с непременным упоминанием Сталина. Зная об этом, поклонники вождя заранее держали руки наготове, чтобы в нужный момент разразиться аплодисментами. Нонешвили часто выступал по телевидению и еще чаще по радио. Злые языки поговаривали, что из боязни вновь услышать голос Иосифа многие не включают даже утюг…
При всей суетности, он по природе был добр и услужлив. Это Иосиф привез в Грузию Андрея Вознесенского, а мы в «Лит. Грузии» первыми напечатали ныне известного поэта. Теперь он принимал Беллу Ахмадулину.
Я с Эдиком, к радости Нонешвили, вызвались показать гостье древнюю столицу Грузии – Мцхета.
Грузины гордятся многовековой историей своей страны. Живыми свидетелями прошлого являются крепости, церкви, монастыри и летописный свод «Картлис Цховреба» («Житие Грузии»). Я говорю об этом не из желания пококетничать славным прошлым Грузии, а с целью объяснить, почему мы возили гостей по церквам и крепостям.
Пока мы рассказывали Белле легенды из «Картлис Цховреба», показался и сам Свети Цховели.
В огромном высоком храме было тихо и пусто. Лишь две-три старушки, стоя на коленях, шептали молитвы. Мы прошли вглубь. Из озорства я набрал горсть воды в большой чаше и стал окроплять Беллу. Но тут же пожалел о своей выходке – лицо Беллы выражало религиозную грусть…
Забегая вперед, приведу выдержку из ее письма:
«Боря, Эдик!
Надо ли мне вам говорить, как я вас люблю? Вы сами знаете, что кроме вас у меня нет ни города, ни радости, ни дружбы, и все мои поездки отвратительны. А как мы ездили в Свети Цховели! Сейчас не верится мне даже. Осенью, так или иначе, попаду к вам непременно.
Всегда помню и целую вас двоих и вас всех.
Ваша верная Белла»
На обратном пути я остановил машину, чтобы купить у мальчика букетик цветом. Белла просияла. Глаза ее так загорелись, что я схватил в охапку все цветы и осыпал ими гостью. Тронув машину, я увидел, как Белла украдкой бросила в окошко мальчику деньги и от себя…
Вечером я и Белла поехали, куда глаза глядят. Покружили по городу, выехали на Кахетинское шоссе. Смотрю, бензин на исходе. Я остановил машину в надежде раздобыть горючее. Сидим в машине, ждем оказии. В какой-то момент я испугался обидеть Беллу недостойным поползновением и, порывисто открыв дверцу, вышел из машины. Так, стоя снаружи и беседуя через окошко, я поглядывал на дорогу.
Невдалеке от нас, на обочине вспыхнул огонек. Мы поехали на его свет. Трое водителей, усевшись вокруг горящей покрышки, грели руки. Мы подсели к ним. Я пытался переводить Белле их беседу, но она запротестовала. Нет, не надо, говорите, говорите, я просто хочу слушать вашу речь.
