Во время обеденного перерыва, так и не притронувшись к индюшачьей грудке и толченой картошке, Тьяна вышла из столовой и столкнулась с Гнев.
– Хозяин последнего пира оказал тебе услугу, – криво ухмыльнулась она.
– О чем ты?
– Ох, Тэ, почему ты мне ничего не рассказала? – Гнев, взяв Тьяну под руку, повела прочь от столовой. – Если бы ты только обмолвилась, что твой жених – Горски, я немедленно сунула бы твою башку под струю ледяной воды, а потом отхлестала по щекам.
– Может, поэтому я ничего не сказала? – Тьяне вдруг стало легче, и в безжизненном голосе вновь зазвучали ироничные ноты.
– Резонно, – Гнев сипло хохотнула.
– Я уже поняла, что Вэла тут многие не любили.
– Как и ты, Тэ. Как и ты. Скажешь, нет?
Вместо ответа Тьяна, понизив голос, задала встречный вопрос:
– А Млада? – она пристально поглядела в зеленые медовичевские глаза. – Млада Требух любила его?
– Вот уж вряд ли. – Гнев крепче прижала Тьяну к себе, и между охряных губ просочился злой шепот: – Он ее изнасиловал. И ему ничего. За это. Не было.
На Тьянины ноги словно повесили пудовые гири. Она остановилась, не в силах оторвать туфли от брусчатки. Горло перехватило.
– Как это – изнасиловал? – прохрипела Тьяна.
– А ты не знаешь, как это бывает? – Брови Гнев, взметнувшись, исчезли за полями шляпы.
– Знаю. – Голос сел еще на полтона, и взгляд скользнул в сторону. – Я просто не думала, что он… – Нет, в этом она как раз не сомневалась: Велимир мог. – Не думала, что здесь такое возможно.
– В пансионах случаются вечеринки, девчонки хватают лишку, и такие, как Горски, пользуются этим. Насколько знаю, Млада была из чудаковатой семьи. Религиозной. Парней в жизни не видела, пока в Старика не поступила, и не знала, что можно напороться на козла.
– Утром я говорила с ее сестрой – Ликой. Она сказала кое-что странное, – Тьяна наморщила лоб, вспоминая фразу. – «Скоро у меня тут никого не будет». Видимо, Млада поделилась с ней своим планом: выпить яд и…
– Угостить насильника? – Гнев понимающе кивнула. – Не удивлюсь, если так и было. Тем более, Горски отравили «Кровобегом», что довольно жестко. А сама Млада напилась маковой воды. По сути уснула. Навсегда.
– Откуда ты знаешь?
– Врачеватели много болтают, – Гнев хмыкнула.
Тьяну поразила внезапная мысль: почему она не сделала для Вэла какой-нибудь простой яд? Не выбрала менее жестокий способ? Ту же маковую воду. Конечно, Тьяна хотела, чтобы отравление выглядело естественным для ядовщика: экспериментировал с бесуном – и поплатился. В стенах академии это не редкость. Как там говорил настоятель? «Губительная рассеянность» или «чрезмерная увлеченность препаратами» – вот, что влечет смерть студентов. И все же: Тьяна могла выбрать более милосердный способ.
А следом она подумала, что магические яды и милосердие – вещи, невероятно далекие друг от друга. Бесуны создавались, чтобы вызывать страдания, и «Кровобег» был не самым страшным из списка. Он приносил физическую боль, но убивал быстро. «Любомор», «Сномар», «Неворот» действовали иначе. Они сводили с ума, лишали человечности и в конце концов выпивали жизнь – медленно, смакуя каждый глоток и терзая душу.
Тьяна чувствовала это. Мир серел, мертвел, съеживался до размеров отравленного сердца, и голову наводняли черные мысли. Например, такая: «Не влюбить ли в себя Еникая?». Тьяна ему вроде приглянулась.
Показалось, что сзади прозвучал голос Зорича, и кожу обдало жаром, будто Тьяна попала в вихрь раскаленного песка. Мало того, что Хозяин последнего пира дышал ей в спину, теперь к нему присоединился старший мастер. Бросив взгляд через плечо, Тьяна не увидела седую голову и пустой рукав. По дорожкам вышагивали старшекружники, суетливо носились туда-сюда новички и шествовали мастера, но Зорича не было.
